Узбекистан 1987-89, в сапогах - [2]
И, что не менее важно, воспитанной в русской культуре национальной интеллигенции – инерции, которой, может быть, хватит еще на одно поколение. Я таких встречал. Ведь если было чего хорошего в Советском Союзе – так это что-то вроде межнациональной гармонии, тщательно выстроенной, с учетом традиционных связей и воспитанием терпимости к чужому.
В многонациональных республиках начальников назначали исходя из баланса местных племен и народностей. В Дагестане, например, на одной из высших должностей обязательно должен был быть аварец, на другой – даргинец. А где-то в третьих заместителях – русский.
Все это было фактически потеряно во времена правления сначала прекраснодушного (и тем смертельно для окружающих опасного) идеалиста, а потом и вовсе запойного дурака, и сменилось представлением о каких-то безличных и одинаковых «гражданах», которых в природе не существует. Думаю, если по уму, то чеченская проблема, например, запросто решилась бы, если б Дудаеву рассказали, какой он герой, дали большую звезду на погоны и самую красивую фуражку, а потом назначили начальником элитных частей спецназа… Двух войн не было б, а спецназ получился бы хороший. В принципе, так оно в итоге (но после десяти лет мясорубки) и произошло.
в Узбекистане в этом смысле все было устроено грамотно, и узбеки с недоумением отнеслись к неожиданно свалившейся на них независимости, но потом вошли во вкус. Русские, иногда бросая все, побежали в Россию, в Европу, в Израиль, кто куда мог… Где все равно чувствовали себя чужими и тосковали по родным местам.
потому что, узбеки обрусевали, читали русские книги и привыкали к пиджакам, но и русские обузбечивались, хотя и особым, колониальным образом. Несколько раз я слышал (особенно в Ташкенте) выражение «европейская колония», в это понятие включались славяне, немцы, армяне, евреи, татары, даже корейцы – в общем, русско-говорящее, неузбекское население. Достаточно высокий социальный статус русских (инженеров, учителей, рабочих) приводил к большей (в отличие от метрополии) сплоченности и иным нормам поведения. Сильно сошло на нет свойственное северным народам пьянство, но появилась склонность к южному гедонизму… Русским стали нравиться мягкие халаты, сидение в чайханах, непривычно мягкий климат… А чудом сохранившиеся (Ташкент был сильно разрушен землетрясением 1966 года) дореволюционные особняки русской администрации поражали непривычным тропическим размахом, обильными садами и вообще не-русской организацией пространства… Было в этом что-то такое… киплинговское.
Несколько переживших землетрясение русских районов Ташкента (сейчас уничтожаемых нынешним ханом ради азиатского шика) были узнаваемы архитектурно. И вообще, Ташкент был просторным, неплохо организованным, чистым городом, выгодно отличающимся от обычных азиатских мегаполисов-помоек. Редкий случай, когда даже советская архитектура была продуманной и по своему изысканной.
насколько это было наносным, показало время…
… однажды нас, нескольких «военных строителей», выпросил на день по хозяйству мелкий строительный начальник, узбек. Работы были проделаны, хозяин вздохнул, и изменившимся голосом предложил: Давай, ребята, дом кушать заходи! Лагман, манты, все есть!
дом был большим, добротным снаружи, и находился в типичной узбекской махале (что-то вроде пригорода, частного сектора по нашему). Пол внутри оказался глиняным, но покрытым коврами. Ковры были и на беленых известкой стенах. У стен друг напротив друга стояли ДВА телевизора, аккуратно прикрытых кружевными салфетками. Дастархан, подушки, никаких стульев.
Мелькнула и снова исчезла, принеся угощение, жена.
Хозяин ненадолго вышел, и вернулся преображенный: халат-чапан , тюбетейка, мягкие туфли. Начальственная строгость исчезла, чужая европейская скорлупка с легкостью была отброшена вместе с опостылевшими галстуком и пиджаком…
за дастарханом сидел добродушный восточный хозяин.
* * *
Где-то через полгода нас впервые отпустили в увольнение.
Старшина роты выстроил нас, одетых в кургузые кителя и фуражки, и провел инструктаж:
«Тааак, товарищи военные строители! Ваша задача какая? Вышел в город, туда-сюда пошел, бабу снял, по-быстрому выебал – и обратно, без опозданий! Пьяных – на кичу!»
(прапорщик этот запомнился тем, как в первый же армейский день он (раздраженный, видимо, моей неуместной созерцательностью), знакомил меня с армейскими порядками:
– Эй, боец! Очки сними!
– А? Что, извините? Зачем?
– Не зачем, а так точно, товарищ прапорщик!
и – хлобысь в глаз!)
… я выхожу из ворот, быстрым шагом дохожу до поворота…
смотрю налево: никого!
направо: тоже никого!
впервые за полгода – один!
Ну, и чудесненько.
… можно просто ехать в автобусе, смотреть в окно. Можно, не торопясь, пешком. Можно – мороженого.
Здесь ходят люди по каким-то своим совершенно нормальным делам, и думают о нормальном. Девушки ходят, в легких платьицах, ну боже ж ты мой. А я, наряженный в какую-то клоунскую одежду – словно невидимый.
Навои был городом промышленным, а значит сильно (не менее чем наполовину) русским. И современным. Но современным по-азиатски: дома тут строили иначе. Светлыми и какими-то легкими на вид, и даже лифты тут выходили прямо во двор, а вместо коридоров были подвешенные сбоку галереи, огражденные дырчатыми каменными решетками. Во дворах столики под тенистыми навесами, увитыми плющом. На окнах непривычные деревянные ставни, спасающие от жары. Широкие зеленые бульвары, заполненные ослепительно нарядными (казалось мне) людьми. Универмаги и универсамы.
