Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне - [117]

Для обычного солдата принадлежность к большому отряду в пределах армии обычно значила очень многое. Часто находясь вдали от родного дома и, конечно же, на вражеской территории, его боевое подразделение, как бы плохо оно ни было организовано, состояло из его товарищей и оказывало поддержку. Исследования поведения солдат в бою показывают, что в войнах новейшей истории воины сражались не столько за страну или общее дело, а, прежде всего, за своих товарищей по оружию. Такая «сплоченность первичной группы», связь, подкрепленная боевым опытом, — важный элемент в понимании поведения солдат. Во время войны за независимость в США один капрал из числа южан писал, что в отпуске солдата всегда тянет вернуться назад, в родной полк: «Существует разновидность любви — сильная привязанность к тем, с кем делишь общие опасности, то, чего никогда не ощутишь в других обстоятельствах». Офицер, принимавший участие в битве при Шайлохе^[27] в 1862 году, вспоминал потом, что те, «кто в этой кровавой битве стояли плечом к плечу, были намертво скреплены между собой узами, которые крепче стали». Это подтвердит и любой современный конфликт.

К сожалению, этот благородный и почетный аспект солдатской жизни имеет и свою темную сторону. Сплоченность первичной группы может приводить к массовым зверствам.

Исследование Кристофера Браунинга, посвященное немецкому «эскадрону смерти» («Обычные люди: Резервный полицейский батальон 101 и Окончательное решение в Польше» / Ordinary Men: Reserve Police Battalion 101 and the Final Solution in Poland), показывает нам, как самые обыкновенные, ничем не примечательные люди активно участвовали в казнях гражданских лиц, мужчин, женщин и детей. «В пределах почти каждого социального коллектива группа равных по статусу людей оказывает громадное давление и устанавливает нравственные нормы. Если люди из Резервного полицейского батальона 101 могли стать в такой обстановке убийцами, то в какой группе этого не могло бы случиться?»

Как бы ни трудно было нам, людям, счастливо избежавшим войны, это понять, но многие солдаты полученный боевой опыт оценивают весьма и весьма положительно. Другой солдат, принимавший участие в битве при Шайлохе, заявил: «Я никогда раньше не чувствовал такого возбуждения, которое придает человеку желание броситься в бой, но в тот день я это смог ощутить». Эрнест Юнг, современный образчик Бертрана де Борна^[28], описывал свою эпоху в таких книгах, как «Стальная буря» / Storm of Steel, где приветствовал Первую мировую войну как фундаментальное явление, которое нужно испытать и наслаждаться им.

В своей книге «Глубокая история убийства» / An Intimate History of Killing Джоанна Бурке посвящает целую главу «Утехам войны», описывая это явление современных военных конфликтов, а также его вклад в насилие и жестокость. Жажда крови становится необузданным желанием. Ниалл Фергюсон также помог развеять миф о том, что кровавая бойня Первой мировой войны смягчалась за счет цивилизованного — или «рыцарского», как мы сказали бы сейчас, — поведения солдат и офицеров. Один из сержантов пишет, что в бою человек «наполовину сходит с ума… когда ты начинаешь убивать, то уже не можешь остановиться, не можешь отключиться, как какой-нибудь заведенный мотор». Другой солдат говорил о том, как человека «моментально охватывает страшное возбуждение от предчувствия смерти. Это прекрасное, ни с чем не сравнимое ощущение, которое нельзя упустить». Казнь немецких военнопленных часто санкционировалась официально. Один обуянный жаждой крови английский полковник говорил своим подчиненным: «Вы можете встретить немца, который попросит: „Пощадите! У меня десять детей!“ Убивайте его! У него их может быть еще десять». Другой офицер велел сержанту «повязать кровью своих солдат» путем казни немецких пленников. После того как началась резня, сержант оглянулся и спросил: «А где же наш Гарри? Ведь Гарри еще не попробовал». И после того как Гарри, скромному юноше, дали возможность расправиться с первым для него немцем, он сделался «тигром-людоедом — такая у него возникла жажда немецкой крови».

Такие порывы ощущали — и до сих пор ощущают — многие солдаты на всех войнах. Некоторые военные корреспонденты становятся свидетелями жутких сцен и трагедий, но при всем при том являются «наркоманами» войны и признают тот волнующий трепет, который чувствуют солдаты, «разделяя с ней ужасную любовь». Было бы странно выделять в этом смысле лишь эпоху Средневековья. В условиях преимущественно неграмотного общества свидетельств простых солдат попросту нет. И все же у нас немало подтверждений существования того, что мы признаем как сплоченность первичной группы, среди представителей рыцарского сословия. Такая связь являлась неотъемлемой частью рыцарства. В XV веке Жан Бюиль писал, что война — штука веселая:

На войне ты очень привязан к своему товарищу… Великое чувство верности и жалости наполняет твое сердце при виде того, как твой друг отважно подставляет свое тело для исполнения воли Создателя. И тогда ты готов идти и жить и умирать вместе с ним, и ради этой своей любви к ближнему ты не оставишь его. Отсюда возникает такое удовольствие, что тот, кто еще не испытал его, не сможет толком описать его суть… Тот же человек, который ощутил это, чувствует себя таким сильным, таким ликующим, что иногда даже не понимает, где находится…