Уйти на Запад - [2]

Я уже собрался было плыть к тому берегу, ведь трубы – это примета цивилизации, как вдруг трубы сами приплыли ко мне: из затоки за деревьями выдвинулся и начал приближаться пароход.

Я заорал, замахал рукой, и через некоторое время меня уже вытащили на палубу. Вот тут я и понял, что схожу с ума: весь этот пароход был битком набит реконструкторами – кто-то изображал из себя южных джентльменов, кто-то – негров из корабельной обслуги… эээ… прошу прошения, афроамериканцев, конечно, но большая часть была в обносках, в которых кое-как угадывались голубые мундиры северян. И вот зачем все эти реконструкторы напялили на себя линялое и дырявое тряпье, да еще грязное – я сначала не понял.

А потом у меня в мозгах что-то разом сдвинулось, мне показалось, что я все знаю. Я помню, что объяснял обступившим меня людям про Мир Реки, про то, что Фармер оказался прав, что-то про Марка Твена – большей частью на русском, потому что меня не понимали, переспрашивали, поняли что-то свое, дали хлебнуть виски и оставили в покое, придя к выводу, что меня крепко приложило по голове, когда бревно протаранило мою лодку.

И вот сижу я на палубе, понемногу согреваюсь, в голове мутно и пусто, и тупо рассматриваю людей вокруг.

Их много. Их слишком много для такого парохода: тысяча, а может и две. Они мало похожи на людей, которых я привык видеть в Штатах, даже если не принимать во внимание странную одежду и запущенную щетину. Я привык видеть американцев более холеными, что ли. Не в том смысле, что вот только что из парикмахерской-спортзала-бутика, а в том, что они давно уже привыкли жить сытно и в общем-то беспечно, без особых общественных потрясений.

А эти люди были другими: они были измотаны и измучены, они явно перенесли многое за последние месяцы, но срок лишений подошел к концу и они были оживлены – они ехали домой. И пусть пароход забит пассажирами так, что повернуться некуда, пусть палубы трещали так, что их пришлось подпирать бревнами, это уже не воспринималось как тягость. Люди ехали домой с войны!

Корабль-призрак, натурально! Уж когда кончилась та война, а они едут, да еще разных посторонних покойников подбирают по дороге. Нет, Фармер определенно был в чем-то прав.

А что удивительного? Было бы странно, если бы я-умерший попал на современный теплоход, с живыми пассажирами. Да, это точно было бы странно.

И нет ли на этом пароходе еще и Элвиса? Как-никак, Мемфис рядом. Да нет, вряд ли. Элвис, как известно, жив…

Иногда меня пробивает на смех, вот как сейчас, когда я вспомнил про Элвиса, но соседи относились к этому с пониманием: как-никак не каждый день человека из Миссисипи достают, да еще явно стукнутого.

Подозрения, что не так все просто, как мне показалось с первого взгляда, возникли у меня немного позже, когда наш пароход начал причаливать у какого-то городишки. Во-первых, кораблю-призраку к суше приставать вроде бы не полагалось. Или это только летучих голландцев касалось? А во-вторых, на палубе сказали, что это Мемфис. Вот это? Несколько улиц, от силы тысяч двадцать населения… Какой-то зачуханный райцентр, если вы понимаете о чем я. Мемфис таким разве что в середине девятнадцатого века был.

Мемфис

На пристани какой-то белый обратился к чернокожему «Эй, ниггер», — и ничего! Никакой реакции! Как будто так и надо, и никакой политкорректности в природе не существует. Это в-третьих.

В-четвертых, все жители этого Мемфиса тоже были реконструкторами: все ходили в одежках по моде девятнадцатого века, вплоть до последнего афроамериканца. Или они, как и пассажиры моего парохода, тоже были призраками?

И вот когда началось «в-пятых», до меня дошло, что корабль-то наш вовсе не призрачен. В-пятых, на борт взяли, потеснив пассажиров, с полсотни свиней и десяток овец. Люди на палубах и до того лежали вплотную друг к другу, теперь же кое-кому пришлось сесть, или сдвинуться на трапы, или даже пристроиться в машинном отделении. Пароход был набит просто под завязку, он был переполнен так, что борта, казалось, вот-вот начнут черпать рыжую воду реки. Пассажиров это мало смущало; как я уже говорил, на борту царило если не веселье, то заметное оживление; бывшим солдатам было плевать на удобства, зато они ехали домой. И даже свиньи не могли испортить им приподнятое настроение.

Если уж честно сказать, то на палубах парохода и до того было грязно, особенно от табачной жвачки, так что свиньи только добавили несколько особо ароматных нюансов в общем-то не очень стерильную обстановку.

И вот только свиньи заставили меня поверить в реальность происходящего. Стоило мне подумать, что свиньи – это призраки тех несчастных существ, что пошли на бекон, как меня снова пробило на хихиканье и я сказал себе: нет, свиной летучий голландец – это перебор.

Реальные они, эти свиньи. По крайней мере в этой реальности. В такой очень реальной реальности… Э, отставить, а то сейчас меня снова зациклит.

По сути, меня, наверное, должны были высадить с парохода в Мемфисе, ведь за мой проезд никто не платил, но, кажется, обо мне все забыли, а я не напоминал, сидел себе, прислонившись к бочке, завернувшись в не особо грязный мешок, который кто-то сердобольный выделил мне в качестве одеяла после спасения из реки, смотрел на берег и тупо гонял в голове несколько назойливых мыслей: ага, вот про место около водителя, про Фармера, и про «Элвис жив». И я жив. Ну и что с того, что я умер? Мыслю эрго существую, как-то так.