Уйти и не вернуться - [88]

Кречетов понимал, что пройдет еще много лет, прежде чем он сможет так же спокойно и честно смотреть кому-то в глаза. Асанов понимал, что никогда больше не увидит полковника. Он сделал то, что от него требовали, заплатив за это жизнями нескольких своих офицеров.

Кречетов уходил в неизвестность, и отныне его судьба становилась легендой. Легендой, которую узнают, если когда-нибудь узнают, только некоторые офицеры Службы внешней разведки.

Вертолет, сделав круг, дал несколько очередей и по группе Асанова. Это было все, что им требовалось.

– Быстро отходим, – приказал Асанов Чон Дину.

Тот указал на лежавшего Кречетова.

– Кажется, он ранен.

– Отходим, – громче повторил Асанов.

– Понял, – Чон Дин больше не задал ни единого вопроса.

Через двадцать минут перешедшие в атаку люди Аюба обнаружили лежавшего без сознания полковника Кречетова.

ГЛАВА 14

Асанов и Чон Дин смогли оторваться от преследователей почти сразу. Бандиты, нашедшие бесчувственного Кречетова, выполнили поставленную перед ними задачу и теперь не торопились преследовать оставшихся членов группы похитителей. Желающих преследовать беглецов не было, и погоню довольно быстро прекратили.

По плану Асанова, они должны были идти к северу от Ишкашима и там, высоко в горах, переходить практически никем не охраняемую со стороны Афганистана границу. Но вместо того, чтобы спешить к границе, Асанов решил сделать еще один привал в горах, совсем рядом с Ишкашимом. На всякий случай он хотел еще раз проверить, не появятся ли его офицеры даже после контрольного срока.

Идти в Ишкашим ему было нельзя, и он скрепя сердце вновь отправил Чон Дина. После своей громкой победы в городке могли появиться люди Нуруллы, а лекаря, побывавшего в их лагере, многие знали в лицо, запомнив его внешность и походку. Поэтому у Асанова не было никаких иллюзий, и он отправил в Ишкашим Чон Дина.

Капитан шел в город своей привычной, расслабленной походкой, как-то смешно семеня небольшими ногами. Это была типичная походка живущих на севере корейцев, киргизов, китайцев, за одного из которых вполне мог сойти Чон Дин.

За час до условленного срока капитан вошел в город, направляясь в местную чайхану, служившую своеобразным мужским клубом [12].

Там уже сидело несколько десятков стариков, неспешно обсуждавших вчерашний бой между людьми Алимурата и Нуруллы. Говорившие склонялись к мысли, что Алимурат, посягнувший на чужое добро, был не прав, а значит, по воле Аллаха, получил вполне по заслугам. Кроме всего прочего, здесь, в горах, вообще не любили бандитов.

Среди сидевших выделялись и несколько угрюмых мужчин в пестрых халатах и тюбетейках, расположившихся несколько в стороне. Они не принимали участия в общих разговорах, словно их не касалось происходившее в городе.

Это были люди Абу-Кадыра, вынужденные эмигранты, проигравшие гражданскую войну на своей родине и теперь проживающие в соседней стране. Заросшие черными давно не ухоженными бородами, они пугали горцев, привыкших к терпимости и религиозной сдержанности. В этих горах можно было встретить мусульман-суннитов и мусульман-шиитов, бахаистов и кришнаитов, буддистов и христиан. В многонациональных странах религиозная терпимость и уважение национального достоинства любого народа есть просто необходимое условие для существования данного государства.

Чон Дин, вошедший в чайхану, когда там уже сидело довольно много людей, выбрал себе пустой столик, стоявший почти у самых дверей. Спустя некоторое время к нему подсел какой-то старик, молча кивнувший головой в знак приветствия. Старик пил чай молча и не произнес с момента своего появления ни слова. И лишь выпив две пиалы чая, традиционные таджикские чаши, подаваемые вместо стаканов, он вздохнул:

– Тяжелая жизнь настала в наших горах.

– Да, – осторожно согласился Чон Дин.

– Вот уже сколько лет убивают, а никак кончить не могут. Люди привыкли к виду крови, – покачал головой старик.

– Это война, – понимающе пожал плечами Чон Дин.

– Это наши души, – возразил старик. – Мы ожесточились. Разве мы раньше отрубали головы пленным, разве мучили женщин и детей?

– Мы сильно изменились, – согласился Чон Дин, – но женщин и детей нельзя мучить. Это большой грех.

– Да, – кивнул старик. – А вчера, когда эти безбожники стреляли друг в друга, столько молодых людей, совсем детей, погибло. И никто не сказал ничего, словно так и должно быть.

– Это вертолет, «летающая машина», – решил показать свою осведомленность Чон Дин.

– Это наши больные души, – снова назидательно произнес старик, – и ничто нам больше не поможет.

– Может быть, Аллах еще сжалится над нами, – Чон Дин посмотрел на часы, до условного момента встречи оставалось двадцать минут.

– Аллах отвернулся от нас за наши грехи. Вот недавно мой сосед привел домой молодую жену, – продолжал неспешно старик, словно рассуждая сам с собой, – а никто не знает, откуда взялась эта женщина, кто она такая, где она была раньше. Просто она была в горах, и мой сосед решил ее забрать. Но мы все были против. Мы не знаем, кто она такая. Может, эта женщина убила своего мужа. А может, она была раньше недостойной тварью, которые торгуют собой на базарах Кабула, да накажет их Аллах за их нечестивые деяния. Мы не знаем. А раз не знаем, то и не верим. А раз не верим, то не должны брать в свой дом. Ибо есть она порождение Иблиса, и грех идет от женщины.