Уйди скорей и не спеши обратно - [65]

— Ты имеешь в виду… к Коллеге из преисподней?

— Вот именно. Тот обрадовался нежданной удаче и поспешил снабдить Бога своим сырьем. И тогда Бог, отупев после бессонной ночи, неосмотрительно смешал все воедино. Из этой глины Он и слепил Адамберга. Это был поистине необычный день.

— Я этого не знала.

— Об этом пишут во многих хороших книгах, — улыбнулся Данглар.

— Ну и что Бог дал Жану-Батисту?

— Он подарил ему интуицию, мягкость, красоту и гибкость.

— А что дал дьявол?

— Равнодушие, мягкость, красоту и гибкость.

— Черт!

— Вот именно. Но мы никогда не узнаем, в каких пропорциях в нем все это намешано. Бог легкомысленно все перемешал. И по сей день это остается одной из главных тайн теологии.

— Я не собираюсь в этом копаться, Адриан.

— Правильно, Камилла, потому что всем известно, что перед тем, как создать тебя, Бог продрых семнадцать часов и был в отличной форме. Весь день он прилежно и с упоением собственноручно лепил тебя.

Камилла улыбнулась:

— А ты, Адриан, каким был Бог, когда создавал тебя?

— Вечером Он крепко набрался с приятелями — Рафаилом, Михаилом и Гавриилом. Эту байку мало кто знает.

— Могло получиться нечто потрясающее!

— Нет, после этого у Него руки тряслись. Поэтому я такой и вышел — расплывшийся, несуразный и блеклый.

— Теперь понятно.

— Да, видишь, как все просто.

— Я пойду немного пройдусь, Адриан.

— Может, не надо?

— А ты что предложишь?

— Скрути его.

— Не люблю давить на людей, это не проходит для них бесследно.

— Ты права. Меня однажды самого скрутило.

Камилла кивнула.

— Ты должен мне помочь. Позвони мне завтра, когда он будет на работе. Я зайду домой, сложу вещи.

Камилла взяла третью бутылку и немного отпила.

— Куда ты отправишься?

— Не знаю. Ты знаешь какое-нибудь место?

Данглар указал на свой лоб.

— Да, — усмехнулась Камилла, — но ты-то старый философ, а я далеко не так мудра. Адриан?

— Что?

— Что мне с ним делать?

Камилла протянула руку и показала пушистый комочек. Это и правда оказался котенок.

— Он сегодня увязался за мной. По-моему, он хотел мне помочь. Такой маленький, зато умный и гордый. Я не могу его взять с собой, он такой хрупкий.

— Ты хочешь, чтобы я о нем позаботился?

Данглар поднял котенка за шкирку, осмотрел и растерянно опустил на пол.

— Лучше бы ты осталась, — сказал он, — ему будет тебя не хватать.

— Котенку?

— Адамбергу.

Камилла допила третью бутылку и осторожно поставила ее на стол.

— Нет, — ответила она. — Он и без меня проживет.

Данглар не стал ее уговаривать. После потрясения всегда полезно попутешествовать. Он присмотрит за котенком и будет хранить о ней такое же нежное и прекрасное воспоминание, как сама Камилла, только, разумеется, не такое роскошное.

— Где же ты переночуешь? — спросил он.

Камилла пожала плечами.

— Оставайся здесь, — решил Данглар, — я постелю тебе на кушетке.

— Не беспокойся, Адриан, я так прилягу, не хочу снимать ботинки.

— Почему? Тебе же будет неудобно.

— Ничего. Отныне я буду спать не разуваясь.

— Но они же грязные, — возразил Данглар.

— Лучше быть наготове, независимость важнее.

— Камилла, ты знаешь, что громкие слова еще никого не спасали?

— Да, это я знаю. Глупо, но иногда так и тянет на красивые слова и словечки.

— Ни словами, ни словечками дела не поправить, а уж одиночеством тем паче.

— Тогда чем? — спросила Камилла, снимая ботинки.

— Здравым смыслом.

— Ладно, — ответила она, — придется его себе прикупить.

Камилла вытянулась на кушетке, не закрывая глаз. Данглар пошел в ванную и вернулся с полотенцем и холодной водой.

— Приложи к векам, у тебя глаза опухли.

— Адриан, у Бога еще осталась глина, когда он закончил лепить Жана-Батиста?

— Немножко.

— И что Он с ней сделал?

— Разные хитрые штуки, кожаные подошвы, к примеру. Отличные в носке, только на горке скользят, а от дождя и подавно. Человеку понадобились тысячелетия прежде, чем он додумался приклеить к ним резину.

— На Жана-Батиста резину не приклеишь.

— Чтобы его не заносило? Нет, не получится.

— А что еще, Адриан?

— Да ты знаешь, у него не так уж много глины осталось.

— Так что Он еще слепил?

— Шарики.

— Вот видишь, шарики — это здорово.

Камилла уснула. Данглар подождал полчаса, снял с нее компресс и выключил свет. Потом глядел на девушку, лежащую в темноте. Он отдал бы десять месяцев пива за возможность прикоснуться к ней в те дни, когда Адамберг забывал ее поцеловать. Он взял котенка, поднес к лицу и заглянул ему в глаза.

— Как все по-дурацки, когда такое случается, — сказал Данглар. — Ужасно по-дурацки. А нам с тобой теперь предстоит пожить вместе. Будем ждать, пока она вернется, если вернется. А, Пушок?

Прежде чем лечь спать, он задержался у телефона, раздумывая, не предупредить ли Адамберга. Кого предать, его или Камиллу? И он надолго задумался над этой мрачной дилеммой.

Пока Адамберг поспешно одевался, чтобы догнать Камиллу, девушка с тревогой расспрашивала, как давно он с ней знаком, почему ничего не сказал, спит ли он с ней, любит ли ее, что он думает, зачем он за ней бежит, когда вернется, почему не останется, она ведь не хочет сидеть одна. У Адамберга голова шла кругом, он не знал, что отвечать. Он бросил ее в квартире, зная, что, когда вернется, она все еще будет здесь и забросает его новыми вопросами. А вот с Камиллой все обстояло хуже, потому что Камиллу не тяготило одиночество. Оно так мало страшило ее, что малейшего повода было достаточно, чтобы Камилла пустилась странствовать.