Увязнуть в паутине - [76]

Он повернулся и столкнулся с Моникой.

— Ты не в себе, Теодор, — рассмеялась журналистка. — Бегаешь туда-сюда, а меня и не замечаешь. Не думал же ты, что в такой прекрасный день я буду сидеть внутри? Там бы меня видело слишком мало народу, — говоря это, она крутанулась на каблучках тех самых сандалий, в отношении которых вчера Шацкий расточал комплименты.

Шацкий подумал, что обязан взять назад все, что говорил об этой фигуре. Ноги вовсе не были кривыми, плечи — широкими, а груди — маленькими. Все в ней показалось абсолютно совершенным, и это не могло быть заслугой только лишь тоненького льняного платьица — разрезанного во всех тех местах, где должно было быть разрезанным. Ему вспомнилась советская сказка,[105] в которой король пожелал проверить ум героини, приказав ей прибыть в замок одновременно и одетой, и раздетой. Хитроумная девица прибыла, закутавшись в рыбацкую сеть. Стоя под солнце, Моника казалась одетой в что-то немногим большее. Когда они уселись за столом, Теодор без труда мог различить очертания ее тела и белого нижнего белья.

— Ты и вправду переоделась, — завел он совершенно глупо.

— Ты считаешь, что мне это не идет?

— Жалею, что не взял фотоаппарат.

— Ничего страшного, могу как-нибудь еще раз все это надеть для тебя.

— Только без нижнего белья, — автоматически выпалил Шацкий и чуть не сбежал. Это же не Вероника, придурок, а девушка, которую ты знаешь всего неделю. Возьми себя в руки!

— Хмм, а я и не знала, что мы настолько хорошо знакомы, — со смехом заявила Моника, явно довольная, и это потрясло прокурором почти так же, как и его собственные слова.

Теодор начал было извиняться, но Моника рассмеялась еще громче и положила ему палец на губах.

— Ну хорошо, договорились, — сказала девушка и откинулась на спинку своего стула.

— О чем договорились? — не совсем понимая, о чем та, все еще чувствуя прикосновение ее палец на своих губах.

— Без нижнего белья.

«Tu l’as voulu Georges Dandin!»[106] — подумал он.

6

Без четверти шесть он вошел в помещение детского сада. Хеля бросилась ему на шею с такой радостью, будто бы они не виделись десять месяцев, а не десять часов. Она была последним оставшимся ребенком во всей группе. Пани Марта, к счастью, ничего не сказала, только поглядела на Шацкого значаще.

Дома он позволил малышке включить телевизор, чувствуя себя слишком виноватым, чтобы что-либо ей запрещать, но и слишком отвлекшимся после встречи в «Шпильке», чтобы играться с дочкой. С Моникой они вновь болтали в основном о работе, журналистка выпытывала у него всякие мелочи, утверждая, что они нужны ей для книжки. Но ее меньше интересовали технические подробности работы прокурора, гораздо сильнее — связанные с ней эмоции, и по причине требований исповедоваться, свидание из внезапно сделалось более интимным, чем Шацкий того желал. К тому же, с такой плотной подкладкой из флирта.

— Одного только не понимаю, — сказала Моника, когда они уже вставали от стола. — Ты государственный служащий, тебе тридцать пять лет, у тебя имеются жена и ребенок, а еще седые волосы. Ты можешь мне объяснить, почему я думаю только лишь и исключительно о тебе?

На это он ответил, что это его тоже удивляет, практически точно так же, как и факт, что это явно действует в обе стороны. И сбежал.

Дома он пытался дозвониться до отставного капитана милиции Стефана Мамцажа, но телефон того, либо был испорчен, либо просто отключен, так как в трубке все время раздавалось сообщение не может быть осуществлено. Вероника вернулась без пары минут семь, и Шацкий посчитал, что повод в форме Мамцажа является совершенно замечательным, чтобы вырваться из дома. На самом же деле он боялся, что жена прочитает по его глазам все то, что происходило днем, каждое услышанное и высказанное слово.

Олег был прав. С капитаном Шацкий и вправду был соседом. Уродливый десятиэтажный блочный дом на Молота он видел — к сожалению — каждый день из своих окон, поход к нему занял пару минут. Шацкий набрал на домофоне «46», но никто не отвечал. Прокурор уже собрался было отказаться от своей затеи, когда к двери подъезда подошел лохматый подросток с умным и красивым, хотя и прыщеватым лицом и восьми- или девятилетняя блондинка с чертиками в глазах. Хеля наверняка полюбила ее с первого же взгляда.

— У него домофон не работает. Я открою пану, — сказал парень и набрал код.

Нужно было поблагодарить, но Шацкий внутренне сжался. Он всегда так реагировал, когда имел дело с инвалидами. Милый подросток произнес эти слова очень медленно, протягивая гласные до бесконечности. В его исполнении предложение было настолько длинным, что парень произносил его в три этапа, по пути набирая воздух. «У него домофон», вдох, «не работает», вдох, «я открою пану». Несчастный пацан, похоже, это было какое-то повреждение речевого центра, и, наверное, ничего более. Ведь родители не доверили бы ему младшую сестру, если бы он был серьезно недоразвит.

Шацкий пришел в себя и поблагодарил, стараясь говорить не спеша и четко, но парень поглядел на него, словно на психа, девочка же в это время бегом поднялась на площадку между этажами.

— Догоняешь? — спросила она, все время подскакивая на месте. Возможно, у нее был СДВГ.