Увидеть Дракона… - [10]

— Кто заточил тебя, мастер Дракон?

— Я не смею сказать… Кончай со мной, скорее, не то я буду малодушно умолять тебя о пощаде. Не тяни, будь ты проклят, мелкий клоп.

— Видно, я проклят как раз, если тут надо мной все издеваются, даже ты, моя предреченная жертва. Сколько же мне брести еще от выбора к выбору, где силы взять и веру?

Он со стоном вздохнул.

— О господи! Теперь он будет философствовать до утра!

— Уже ночь?

— Глубокая.

— Ты видишь все отсюда, все сразу?

— Могу, но не все и не сразу, конечно.

— Что будет, если я тебя не убью?

— Вздор.

— А если я взмахну крест-накрест и крикну «Жечь его огнем»?

Я при этом потаенно смерил взглядом размеры необычных ножен.

— Злобный муравей. Ты думаешь, я единожды проникал в тайну моей смерти? Будь покоен, ошибки нет.

— Попробуй еще раз, но с другого боку. Вдруг я сам не захочу тебя убивать? Уйду восвояси, по-тихому, и никто никогда не узнает про Этерика, который отрекался от своего имени?

Дракон ни мысли не проронил в ответ. В пещере стало темнеть. Только отдельные красные сполохи пробегали все реже по чернеющему фону. Тяжесть доспехов наваливалась на меня. Я принял целиком голод и усталость, копившиеся незаметно. Мне не хватало воздуха, спертого толщей времени и камня, к ногам прильнул холод и последовал выше. В полной темноте я упал наземь и закричал через смертельную слабость: «Драко-оон!» Он вернулся очень вовремя, приподнял меня мягким теплым невидимым крылом и озабоченно подумал:

— Вот новости. Что бы я делал теперь с твоим трупом?

Я блаженствовал.

— Что будет, ты узнал?

— Я не могу понять. Я бессилен. Там какой-то страшный барьер, и большой. Это мне не по зубам. Никогда так не бывало. Я не хочу. Что ты наделал. Мне страшно. Я не знаю, что будет. Прошу тебя, исполни свой долг. Не нарушай цепь Судьбы. Тогда хаос, распадется все.

— И смерти ты более не боишься? А что же цепь Судьбы, что станется с нею, когда исчерпаются твои записи на тысячу лет вперед?

— Это уже не наше дело. Ты верно сказал, мастер, мы с тобой, ты и я, лишь рабы провидения, их у него довольно и без нас. Так или иначе, будет, как решат Вершители Судьбы, и никто им не помеха.

— Никто, кроме жалкого клопа, вроде меня, если я откажусь выполнить мой долг перед ними. А моя воля свободна, и я не знаю других вершителей, кроме господа бога моего, и только он меня осудит по делам моим. Ни люди, ни драконы, ни судьбы страны Мо.

— Вот, вот что пугает. От каких малостей зависит исход событий. Сколько усилий потом надо извести, чтоб повернуть их по-прежнему. Годами исправлять одну оплошность.

— Ты хочешь уверить меня, будто способен вмешаться в течение жизни, повернуть ее так, как тебе вздумается?

— Как я предсказал.

— Вот бред. Пускай ты маг, но ты не вездесущ. Поди сотри круги от камня, который в воду упал. Но ты ведь говоришь не о луже, о царствах, да, о внешнем мире?

— Чаще всего маг не действует, а советует. А исполнителей найдут. Вольных или невольных, купят на золото, на красивые слова, на страх. Как мне опустошить некий край? Наверное, нашлю орду язычников, или полчища саранчи, или опрокину на него с ясного неба пылающее море серы и смолы? Или же слуги пресветлого короля на быстрых драконах в безлунную ночь пронесутся над городами и селами и сбросят на радость нищему люду вороха старого, но крепкого еще платья? А потом черная зараза охватит ту землю, от края и до края, и сын не подаст руки больной матери, и жених — невесте. А то еще неведомо откуда прибредут бойкие проповедники и посулят рай на земле, поругают чужеземных святош, и готово. Шайки головорезов грабят, жгут и оскверняют — и все во имя божье, союзника и соучастника каждого из них. Все это назовут войной за веру, великой, очистительной, истинно народной, и только немногие мудрые из жреческого сословия страны Мо будут знать правду, а многие подданные пресветлого короля — ее крупинки, и я…

— Да веруют ли они во Христа?

— Веруешь ли ты во Христа, мастер Вилл?

Тотчас с губ моих сорвалось, будто отдельно от меня: «Credo in domine…», но он продолжал:

— Ты, обученный убивать мирных летучих тварей, одаренных — пускай не в полной мере — речью и разумом, как и твои соплеменники, которых Он завещал тебе любить паче себя самого!

— Что ты мелешь?

— Ты бы уничтожил их всех — гордых детьми матерей, и самих детенышей, и любящих отцов — всех до единого, ради почестей и богатства, ради славы среди твоего лживого, трусливого народа. А когда соперник не по силам тебе, ты взываешь к своему богу или обращаешься к козням, достойным сатаны.

— Скольких безвинных загубили твои любящие отцы, пожгли, и подавили, и растерзали!

Я, не раздумывая долее, подбежал к каменному кувшину и протянул руки. Только протянул. Меч сам взвился и, резко перевернувшись в воздухе, опустился и приник к моей ладони. Горный уксус брызгами разлетелся с лезвия. Его капли с шипением растворялись в белый пар. Я не чувствовал ни малейшего веса, тело исчезло, меч засветился, обретая ореол голубых лучей, который разгорался ярко.

— Почему же никто не удосужился рассказать тебе, что все эти чудища безраздельно повиновались людям — жестоким, глупым, честным, точно таким же, как ты? Почему ты не знаешь, что и ваши светские и духовные владыки с ранних лет моего заточения и по сию пору ищут дружбы и службы пресветлого короля страны Мо, сиречь моей, вон сколько их сменилось, пресветлых, ищут, а не полагаются на свою совесть, или разумение, и уж не на милость божью.