Увеселительная прогулка - [63]

— Я понял именно так.

— Вы невнимательно читали, мы никогда не делали этого, мы только пытались проанализировать положение, объяснить…

— Всякое объяснение — это оправдание! — неожиданно резко прервал его фон Кенель.

— Неверно, господин директор, вы и сами это знаете. Если в сфере вашей деятельности срывается какое-то мероприятие, вам тоже приходится сначала анализировать положение, а уж потом пытаться его исправить.

— Допустим. Но в сфере политики не газета — и уж тем более не наша газета — призвана заниматься таким анализом.

— Я другого мнения. В конце концов, мы комментируем политические события. И уж коли мы хотим комментировать добросовестно и обоснованно, то обязаны знать больше, чем, к примеру, представитель того или иного государства при Организации Объединенных Наций. Наша позиция не может быть односторонней, мы не защищаем интересы какой-нибудь одной великой державы, мы существуем для того, чтобы раскрыть читателю сложные взаимосвязи между исторической реальностью и политикой государств, дабы он, читатель, лучше мог уяснить себе, что происходит в мире.

— Мотивы, достойные всяческого уважения, господин Хойссер. Однако мы, представители дирекции, были бы более довольны, если бы «Миттагблатт» начал акцию борьбы за ресницы.

— Борьбы… за что?

— Я представляю себе так: мы ратуем за покупку чешских ресниц, их расхватывают — сотни тысяч штук, по десять франков за набор, вся прибыль — в пользу беженцев из Чехословакии и тому подобное.

— Зачем нам чешские ресницы? — удивился Хойссер.

— Чтобы показать, на чьей мы стороне!

— Мы никому не поможем, если будем без конца нападать на русских. А что касается ресниц, то… вы извините, но это до чертиков примитивно. Чего мы добьемся, если начнем размахивать этими ресницами? ЧССР есть и будет социалистическое государство, и уж вы-то вряд ли нас поблагодарите, если мы хоть в какой-то степени примемся рекламировать политико-экономические достижения чехов.

— С другой стороны, зачем вы позволяете себе такой резкий антиамериканизм?

— Что-то не припомню, чтобы мы провинились в антиамериканизме, — ответил Хойссер резче, чем бы ему хотелось.

— Еще немножко, и вы скажете, будто настраиваете читателей в пользу США.

— Нас интересует, если хотите, злая Америка, но в той же мере интересует и Америка добрая.

— Вы лично неизменно требуете вывода американских войск из Вьетнама.

— Само собой.

— Я с вами не согласен.

— Весьма сожалею.

— Во Вьетнаме возможен только один исход: победа американцев.

— Почему?

— Азиатские рынки должны остаться за нами. Если в Азии победит коммунизм, наша карта бита.

— Должен признать, что со времен Маркса и Ленина никто еще не высказывался на этот счет так ясно и определенно. Могу вам ответить только одно: что ж, попробуйте одержать победу в Юго-Восточной Азии!

— Надеюсь, вы поняли, чего я ожидаю?

— Нет, — сказал Хойссер. — Я понял только, что вы надеетесь на победу американцев во Вьетнаме.

— Я ожидаю, что политический раздел «Миттагблатта» вернется в свою прежнюю колею.

— Вы, должно быть, шутите.

— Я ожидаю, что «Миттагблатт» будет публиковать исключительно последние новости. Без оценок!

— Ни одна газета в мире не публикует сообщений без оценок, господин директор.

— Я предлагаю, чтобы каждой политической партии была дана возможность высказать свое мнение. Пусть в газете ежедневно появляется комментарий по вопросам внутренней и внешней политики, написанный представителем какой-нибудь одной политической партии.

— И Партии труда в том числе?

— Нам давно известно, чего хотят коммунисты.

— Нам давно известно и то, чего хотят либералы.

— Я не против вашего желания дать слово коммунистам. Но тогда извольте сделать примечание, что это мнение коммунистов, которого редакция не одобряет.

— Такие примечания придется делать всякий раз. Я, разумеется, сообщу ваше пожелание главному.

— Это не обязательно.

— Как понять вас?

— То, что я вам сказал, не пожелание.

— А что же?

— Вполне четкое указание.

— Другими словами, коммерческая дирекция вмешивается в редакционные вопросы?

— Сколько вы у нас получаете?

— Три тысячи пятьсот.

— А на представительские расходы?

— Двести, — сказал Хойссер.

— В «Миттагблатт» мы вколотили восемнадцать миллионов — на сегодняшний день. Вам эта цифра ничего не говорит?

— Это большие деньги.

— Тиражи снизились, уменьшилось и число помещаемых у нас объявлений. Причины понятны: для рядового читателя газета стала слишком претенциозна, слишком сложна, а для солидного человека, желающего напечатать объявление, стала неприемлема политическая тенденция газеты. Нельзя поносить общество потребления, а самому в то же время производить продукт потребления.

— Всем нам приходится уживаться с этим противоречием, — ответил Хойссер.

— Вы знаете Зайлера? — спросил фон Кенель.

— Еще бы.

— Что вы против него имеете?

— Ничего не имею — ни за, ни против.

— Вам с ним не будет трудно?

— Вы хотите сказать, что Зайлер вернется?

— Именно.

— Неужели у этого типа нет ни капли самолюбия?

— Зайлер — газетчик до мозга костей. Он погибнет, если лишится возможности делать газету. Зайлер…

— Зайлер, — перебил Хойссер, — не газетчик, а сочинитель кровавых скабрезных историй…