— Что такого сделал Тобиас?
— Он уже один раз бросил жену и детей, бросает и во второй.
— Просто он два раза ошибся.
— Ошибся и тогда, когда походя сделал ребенка замужней женщине?
Сильвия молчала.
— Ты совершенно перестала замечать пошлость.
— Не взваливай, пожалуйста, на меня ответственность за поступки Тобиаса!
— Ты не только не удерживала его от этих поступков, но и поощряла, требовала от него все новых «подвигов».
— Например?
— Ты от него требовала, чтобы он околачивался в Безацио, когда туда приеду я. Чтобы он демонстрировал перед всеми, как он в тебя влюблен. Чтобы откровенно обнимал тебя на глазах у Оливера. Ты потребовала, чтобы он пришел ко мне и заявил: дайте вашей жене свободу!
— Я не отвечаю за то, что делал Тобиас.
— Ты сошлась с человеком, который позволяет себе подобные вещи.
— Боже мой, — простонала Сильвия, — я этого совсем не хотела.
— Не реви, — сказал Эпштейн. — Ты добилась именно того, чего хотела.
— Чего, чего я хотела?
— Чего ты хочешь вообще? Этого я тебе сказать не могу.
— Но признай хотя бы, Эп, что наши отношения уже давно перестали быть супружескими.
— Когда ты поняла, что наши отношения перестали быть супружескими?
— По правде говоря, еще до того, как я тогда вернулась к тебе беременная.
— Почему же ты мне ничего не сказала?
— Я тебе сказала.
— Что-то я не помню.
— Я тебе часто говорила, что мне с тобой тяжело.
— А я тебе отвечал, что и мне с тобой тяжело.
— Я все время ждала, что ты скажешь: так дальше не пойдет, катись к черту.
— Этого я никогда не говорил.
— Но иногда ты говорил: ты можешь уйти, Сильвия, я тебя не держу.
— Но ты так и не ушла.
— Один раз и правда ушла. И тогда ты мне написал: либо ты немедленно вернешься, либо я подам на развод.
— По-твоему, я не должен был этого писать?
— И еще ты писал: Сильвия, я без тебя не могу. Я тебя люблю, без тебя я сам не свой, как ты живешь, Сильвия, я беспокоюсь, я не верю, что ты счастлива. Когда бы я тебя ни встретил, ты всегда в обществе каких-то жалких подонков, таскаешься с ними по жалким кабакам. Сильвия, зачем ты пьешь, Сильвия, вернись, когда почувствуешь, что тебе уже невмоготу.
— Я не должен был тебе этого писать?
— Ты был всегда уверен, что без тебя я не смогу быть счастлива.
— Я был всегда уверен, что без тебя я не смогу быть счастлив.
— Ты до тех пор бомбил меня письмами, пока я не вернулась.
— Пока ты мне не написала: Эп, прости меня, если можешь, но я так больше жить не могу, поверь, на самом деле я люблю тебя одного.
— Этого я никогда не писала.
— Я сохранил все твои письма. Если бы я их не сберег и в последние дни не перечитал снова, вряд ли я смог бы так легко с тобой расстаться.
— Должно быть, я писала это письмо во сне.
— Ты вернулась, и мы снова любили друг друга, будто только что поженились. И это длилось не один месяц.
— Так ты говоришь, тебе легко со мной расстаться?
— Что мне остается? Остается печаль, тоска, а может быть, в этом скорее даже виновата осень, листья уже начали желтеть, сумерки наступают раньше… Расставаться надо было бы не осенью, а весной.
— Я знаю, Эп, тебе это легче, чем мне.
— Можно я наконец пойду спать?
— Разве ты ночуешь не здесь?
— Нет, я ночую в гостинице.
— У тебя же есть своя комната.
— Нет, в этом доме своей комнаты у меня уже нет.
8 сентября, 9 часов
КАБИНЕТ ПРОКУРОРА ПО ДЕЛАМ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ ДОКТОРА ЛУТЦА
— Встаньте на страже у дверей, — приказал Лутц полицейскому, который привел Оливера. А повернувшись к Оливеру, прибавил: — Взгляни-ка в окно.
Оливер понял это как просьбу открыть окно, но Лутц преградил ему дорогу.
— Впрочем, тебе бы это все равно не помогло. Внизу стоят двое.
Оливер равнодушно отвернулся от окна.
— Можешь сесть сюда, — сказал Лутц и указал на кресло для посетителей, возле письменного стола. Сам он тоже сел. Прошло несколько минут, прежде чем он снова обратился к Оливеру. Он полистал дело, взглянул на часы.
— Ты догадался, почему я так усилил охрану?
Оливер покачал головой.
— Отвечай «да» или «нет».
— Нет, — сказал Оливер.
— Потому что я окончательно убедился в том, что ты убийца.
Лицо Оливера сразу стало напряженным.
— Разве нашли трупы?
— Значит, трупов все-таки должно быть два?
— Я не знаю, — ответил Оливер, — это вы сказали.
— Я ничего подобного не говорил. Ты дал показания в полиции, потом говорил своему отцу, а потом несколько раз повторил мне, что ты…
— Но я же не знаю, что произошло.
— Перестань меня перебивать!
— Извините.
— Твой отец теперь тоже убедился.
— Мой отец убедился?
— Мне это крайне неприятно, но я все-таки должен тебе сказать: твой отец дал Вилли Кауцу крупную взятку, чтобы тот молчал. Двенадцать тысяч франков.
Оливер ничего не ответил.
— Тебе понятно, что это означает?
Оливер молчал.
— Это может означать только одно: твой отец уверен, что ты убийца.
Оливер все еще молчал.
— Никто не станет так, за здорово живешь, выбрасывать двенадцать тысяч франков.
— А вот мой папа такой, — сказал Оливер.
— Это папа велел тебе, когда вы остались с ним наедине, наплести все эти небылицы про Юдит?
— Почему небылицы?
— Мы предприняли все возможное, чтобы выяснить, где пропала девушка по имени Юдит. Но никакая Юдит нигде не разыскивается.
