Увеселительная прогулка - [13]

— Ну ясно.

— Она была красивая?

— И да и нет. В ней было чертовски много секса. На лицо она не такая уж красавица. Глаза, правда… и ноги. И еще — Рут всегда носила потрясающе нахальные мини-юбки. Но она хоть знала, как надо носить мини.

— А как надо носить мини?

— Ну ясно, без пояса с резинками и тому подобное. А колготки должны быть одного цвета с комбинацией. Ведь мини носят для того, чтобы больше показать.

— И Рут, значит, все это понимала?

— Ну ясно.

— А можно ли верить этим сплетням? Она действительно путалась с каждым или кое-кто выдавал желаемое за действительное?

— Я знаю только, что она очень охотно знакомилась. Один мой приятель даже хотел из-за нее покончить с собой.

— Почему?

— Потому что, кроме него, у Рут было еще трое. А его она уверяла, будто любит его одного.

— И кто же удержал твоего приятеля от самоубийства?

— Я, — сказал Оливер.

— Как это тебе удалось?

— Просто я ему сказал: так дорого эта шлюха не стоит.

— Держи себя в рамках, пожалуйста! — вставил Эпштейн.

— Ты действительно считал ее такой? — спросил Зайлер.

— Ну ясно, — ответил Оливер.

— Я спрашиваю, ты действительно считал ее шлюхой?

— Не совсем так, конечно. Просто я думаю, что, если бы она со мной это проделывала, мне бы не пришло в голову покончить с собой.

— А как бы поступил ты?

— Я бы ей показал, где раки зимуют.

— Значит, твоей подружкой она не была?

— Я никогда ее не хотел.

— Несмотря на то, что и ты находил ее «секси»?

— Я бы мог взять ее без всяких.

— Но ты не хотел?

— Было как-то раз, на вечеринке.

— А потом ты больше не хотел иметь с ней дела?

— Я с ней обошелся так же, как она с моим приятелем.

— Она страдала оттого, что ты ее бросил?

— Конечно.

— И тоже грозила покончить с собой?

— Ну ясно.

— И может быть даже, какая-нибудь приятельница сказала ей: так дорого этот тип не стоит?

— Этого я не знаю…

— Ты ведь слышал, как и все мы, что Рут пропала. И конечно, тоже над этим задумывался?

— Не особенно.

— Но послушай, Оливер, неужели тебя не волнует, что девушка, с которой ты когда-то был близок, пропала, может быть, даже погибла?.. — спросил Эпштейн.

— Конечно, я думал о том, что бы с ней могло случиться…

— А что с ней могло случиться? — спросил Зайлер.

— Какое-нибудь несчастье, может быть, — ответил Оливер.

— У Рут были связи и со взрослыми мужчинами? — допытывался Зайлер.

— Наверняка.

— Могло ли произойти то, что предполагает ее отец?

— Что она пошла с каким-то типом, а он ее убил? — спросил Оливер.

— Да.

— Не исключено.

— Но ты как будто в это мало веришь, — сказал Эпштейн. — А что предполагаешь ты?

— Может быть, она раньше времени пошла купаться — сразу после обеда.

— Она ушла из дому спустя час после обеда, — возразил Зайлер.

— А может, она встретилась с человеком, которого когда-то обманула.

— Ну и что?

— Может, у них вышла ссора.

— Мать Рут сообщила, будто Рут сказала ей, что собирается встретиться с одним молодым человеком и покататься с ним на моторной лодке, — уточнил Зайлер.

— Могло быть и так. Рут, конечно, всегда выбирала себе ребят побогаче.

— А ты знаешь, у кого из ваших ребят родители имеют моторную лодку?

— Точно не знаю. Но вроде бы человек семь или восемь могу назвать.

— У твоего отца тоже есть моторная лодка, — сказал Эпштейн.

— Вот это хохма! — отозвался Зайлер. — Давно такой не слышал.

— У меня создается впечатление, что диалог между господином Зайлером и вашим сыном постепенно соскальзывает куда-то не туда, — вмешался Кремер.

Зайлер ответил:

— Это был бы не первый случай в криминалистике, когда журналисты оказываются проницательнее, чем полиция.

А Оливера он спросил:

— Что бы ты подумал о своем товарище, который надругался над такой девушкой, а потом убил ее?

— Не знаю, — ответил Оливер.

— Ты нашел бы для него оправдание?

— Может быть!

— Я полагаю, на сегодня хватит, — неожиданно резко заявил Эпштейн.

— Извини, — сказал Зайлер, — но мне кажется, твой Оливер незаурядный парень. Если он не станет журналистом…

20 августа, 10 часов 30 минут ГОСТИНАЯ В ДОМЕ ЭПШТЕЙНА

— Все дело в том, что нам с тобой не надо было вступать в брак, — сказала Сильвия.

— Не говори ерунды. Это же просто ребячество — после семнадцати лет совместной жизни вдруг заявить: нам не надо было вступать в брак.

— Я не хотела этого.

— Я хотел!

— Почему ты на мне женился?

— Предположительно — из любви.

— А я вышла замуж с перепугу.

— Этого ты мне семнадцать лет назад не сообщила.

— Зато теперь я это знаю.

— А я знаю кое-что другое.

— Что именно?

— Все дело в человеке по имени Тобиас Петерман. Мне мало что о нем известно, слухи на его счет ходят разные, так что толком я ничего не знаю. Говорят, будто он из богатой семьи, уже два раза был женат, имеет возможность держать фотоателье для манекенщиц, любит дорогие спортивные машины, например «феррари»… Так говорят… Тебе известно больше. Я же знаю только одно: как-то раз в Безацио этот человек встретился с женщиной по имени Сильвия Эпштейн, излил ей душу, сообщил о намерении покончить с собой…

— Замолчи! — крикнула Сильвия.

— Почему ты зажала уши?

— У нас и без него бы все разладилось.

— За неделю до того, как этот Тобиас подкатил в своем «феррари» к нашему дому в Безацио, там были я и Оливер. Те два дня — суббота и воскресенье — вспоминаются мне совсем иначе. Никакого разлада не было. Никаких симптомов кризиса. Совсем наоборот; впервые за долгие годы ты снова объяснилась мне в любви.