Уважаемый господин дурак - [32]

— Куда вы пошли? — Хотя Гастон почти бесшумно попытался встать с кровати, Эндо подскочил и закричал на него. — А-а, в уборную. Не пытайся сбежать.

— Нет, нет. Я только...

— Отсюда не убежишь. В гостинице только один выход. Я отсюда услышу звук ваших шагов. И сразу пойму, если вы направитесь к выходу.

Гастон кивнул и тихо выскользнул в коридор. Эндо сказал правду. Со второго этажа к выходу вела только одна лестница, а уборная, судя по запаху, находилась в другом конце коридора.

Гастон медленно шел, вытирая струившиеся по щекам слезы. По обе стороны коридора тянулись комнаты с раздвижными дверями. Бумага на них была в некоторых местах порвана. Из одной комнаты раздавался мужской храп. Всюду стоял тот же самый животный запах. Внезапно Гастон услышал, как кто-то тихо позвал его:

— Эй, эй!

Он остановился и посмотрел назад, но там никого не было.

— Эй, эй!

В этот раз он понял, что голос раздавался из дырки в бумажной двери прямо перед ним.

— Кто?

— Это я. Помните? Мы встречались в Сибуя.

Тогда он вспомнил этот голос. Он принадлежал женщине, которая «помочилась» в гостинице в Сибуя, а потом принесла ему о-дэн.

— О, это вы!

— Не так громко.

— Вы здесь тоже мочитесь?

— Говорите тихо... Почему вы ушли от сэнсэя? Я увидела вас вечером — это кошмар.

Гастон молчал.

— Вы знаете мужчину, который был с вами? Это Эндо из банды Хосино. У него туберкулез. В нем нет ни крови, ни слез. Он убивает людей, и в один прекрасный день его тоже прикончат. Вам надо как можно скорее бежать отсюда.

Гастон все еще не произнес ни слова.

— Бегите отсюда любым путем. Выскочите из этого дома и добирайтесь до большой улицы, где сможете поймать такси. У вас ведь еще сохранились три тысячи иен?

Женщина до сих пор не забыла о кошельке Гастона.

— Садитесь в такси и скажите водителю «Сибуя». Там сразу идите к сэнсэю и скажите ему, что вас похитил Эндо.

— Да.

Гастон кивнул. Тут женщина, должно быть, что-то почувствовала, поскольку резко замолчала. Гастон услышал, как кто-то сзади кашлянул, и, обернувшись, увидел Эндо, одетого в белую рубашку и брюки.

— Иностранец-сан...

— Да. — Испуганный Гастон выпрямился.

— В чем дело? — спокойно спросил Эндо, сонно зевая. — Вы пошли в уборную, не так ли?

— Да, в уборную.

— Так идите. Va au shotte.

За бумажной дверью слышались движения — судя по всему, перепуганная насмерть женщина металась, не зная, как убежать из комнаты.

— Идите, — повторил Эндо.

У Гастона не было иного выбора. Потолок уборной был низкий, а унитаз — треснутый и бурый от грязи. Дверь была перекошена и не закрывалась. Когда Гастон попытался прикрыть дверь, он услышал звук, похожий на шлепок по телу, а за ним — пронзительный женский крик. Звуки доносились из комнаты женщины, которая с ним только что разговаривала.

— Я ничего не сделала!

Крик женщины перерос в стон, наполненный болью. Подобные сцены в Санъя — дело обычное, и в других комнатах на этаже царила полная тишина. Гастон выскочил из уборной и в два-три прыжка оказался у дверей. И услышал звук еще одного удара.

Распахнув дверь, Гастон увидел Эндо — тот стоял с ремнем в руке перед распростертым на полу телом женщины. Одной рукой она закрывала лицо. Когда она убрала руку и подняла голову, Гастон увидел, как из ее рта по подбородку течет кровь.

Увидев Гастона, Эндо спокойно спросил:

— Вы закончили свои дела в уборной?

— Вы!.. — закричал Гастон. — Эта женщина очень добрый человек. Почему вы ее ударили?.. Вы плохой человек! Очень плохой человек!

— Плохой? Очень может быть, — ответил Эндо, застегивая ремень.

— Плохой. Вы плохой... Эта бедная женщина. Как ее жаль.

— Иностранец-сан, я человек, который поступает так, как хочет. Я ни к кому не испытываю жалости.

— Почему нет?

— Потому что я больше не считаю, что кто-либо заслуживает жалости. Я избавился от этого чувства, потому и занимаюсь этим бизнесом.

— Почему вы не верите людям?

— Я не верю людям, потому что меня вынудили им не верить.

Западня

То был праздничный день, и даже в десять часов Такамори нежился в кровати, приняв свою обычную позу черепахи и укрывшись с головой одеялом. Он лежал так в полусне в неописуемой эйфории, когда услышал тихий скрип на лестнице. Его рука автоматически потянулась за бельем, лежавшим рядом с кроватью.

Откинув угол одеяла, он прислушивался к непривычным звукам приближения сестры, готовый в случае необходимости принять срочные меры.

— Такамори. — Голос Томоэ с лестницы был необычно мягок в это утро.

— Такамори, — позвала она вновь.

— Я уже встал, но наслаждаюсь утренней медитацией.

Не стоит нарушать ее.

— Я хочу, чтобы ты взглянул на сегодняшнюю утреннюю газету.

Он услышал, как она поднялась по лестнице, и в тот же миг оказалась в его комнате с газетой в руках.

— Чего ты хочешь? — В последнее время Томоэ — видимо, под влиянием Гастона — употребляла весьма необычные обороты. — Я сейчас размышляю о сущности жизни и смерти, и я не хочу, чтобы какой-нибудь простолюдин, вроде Томоэ, мне мешал. — Он говорил, накрывшись одеялом, и его голос звучал так, будто его рот набили ватой.

— Прекрати эти глупости.

— Как говорил Гете...

— В утренней газете есть заметка о человеке, который может оказаться Гастоном.