Утросклон - [8]

Освбое ремесло выбрал себе Чиварис. Он шлифовал стекла для очков. Каждую весну мастер уходил далеко в горы, пропадал там неделями в приносил небольшой холщовый мешок, где были бережно уложены сверкающие друзы горного хрусталя, исландского шпата.

Как и всякий Мастер, Чиварис был совестливым человеком. Он не спешил распиливать прекрасные находки. Любуясь ими подолгу, Чиварис всегда удивлялся неповторимости камня, его исповедальному сиянию и силе, которая сокрыта в прозрачных гранях кристалла. Вволю насладившись общением с камнем, Чиварис разрезал его на заготовки.

Мельчайшая пыль, годами висевшая в его мастерской, незаметно оседала в легких. Стеклянные жала теснились в груди и все чаще напоминали о себе. Чиварис знал, в какую сторону раскручивает его жизнь ядовитый шлифовальный круг. В свои пятьдесят лет он выглядел дряхлым, высохшим стариком, но что делать, если так радостно после долгого, хлопотного труда взять в руки теплую, круглую стекляшку. В отполированных линзах уже не играли таинственным светом краски жизни, но стоило человеку со слабым зрением взглянуть сквозь них на море, дома, деревья, и пустые с виду стекла возвращали предметам четкость форм и яркость красок.

В этом и заключалось чудо, и оттого Чиварис подолгу сидел над своим шепелявым кругом и дивился каждому новому стеклышку, которое уносило с собой кусочек его хрупкой жизни.

Но еще большим счастьем, чем работа, была для старого мастера дочь Икинека. Она наполняла все его существо тем невидимым светом, какой дают нежность и любовь. Когда Чиварис просыпался по утрам, ему непременно хотелось начать день с бодрой ноты. Для этого нужно было тотчас, немедленно услышать голос дочери. Чтобы получить такое удовольствие, он изобретал различные хитрости. Например, окликал ее и спрашивал, который час. И если из соседней комнаты Икинека сообщала ему, что "уже восемь", Чиварис довольно крякал, резво вскакивал с постели, подкручивал отвислые усы и, бурча под нос какой-нибудь марш, шел умываться. Если же утром Икинека куда-то отлучалась, и, окликнув ее раз, другой, отец не получал ответа, тогда он хмурился, обувал на босу ногу войлочные боты в уходил во двор без завтрака хлопотать по хозяйству.

Икинека выросла рядом с точильным кругом отца, с годами поняла радость и смысл его ремесла и уже лет с десяти стала помощницей. С годами мастеровые руки Чивариса утратили нужную чуткость, ошибались, когда требовалось едва заметными движениями пальцев придать стеклу законченность, нужную выпуклость и чистоту. В таких случаях он потел от напряжения, тихонько ругался и проклинал судьбу, пославшую ему такой нервный и хлопотный труд. И когда он был готов уже трахнуть об пол неподдающуюся стекляшку, тогда появлялась Икинека и мягко, ненавязчиво предлагала отцу помощь. Поначалу он сопротивлялся и даже гнал от себя дочь, но потом само собой определилось, что Чиварис стал делать грубую работу, а Икинека наносила последние штрихи, сообщая линзам их удивительные и неповторимые свойства.

В то время как Икинека, помогая отцу, отходила от своих детских забав и открывала мир взрослых забот, мальчишка Монк трепетал всей душой на вольной палубе "Глобуса". В редкие минуты встреч детям уже не так просто было общаться, тем более вспоминать старое, когда лопотали младенцами на пушистой травке возле дома, ссорились из-за игрушек и каждый прожигый день был такой длинный, что, казалось, и конца ему не будет. Они жили разной жизнью, и это с каждым годом незаметно отдаляло их друг от друга.

Однажды Монк с отцом вернулись с моря. Как обычно, к ним зашла Икинека. Она чуть ли не первая являлась всегда в их оживший дом, спрашивала ради приличия про новости, но какие новости в море? И она сама рассказывала о переменах, происшедших в Ройстоне. В тот раз Икинека постучала в дверь чересчур рано. Дакет был еще на корабле, а Монк распаковывал багаж. Он искренне обрадовался девушке и по обыкновению достал подарок - огромную раковину из южных морей. Икинека улыбнулась подарку, но как-то грустно и жалко. И хотя Монк не был в Ройстоне несколько месяцев, он чутко уловил какую-то тревогу в настроении девушки.

- Тебе не нравится мой подарок? - спросил он.

Нет, раковина была хороша. Немыслимо закрученная, она переливалась внутри лиловым перламутровым сиянием. Тогда Монк принялся выпытывать причину грусти девушки, и она рассказала, что ночью Чиварис опять задыхался от кашля, от доктора отказался, а утром она нашла у него под подушкой платок, замаранный кровью.

Монк растерянно молчал, не зная, что сказать, как утешить.

- Я очень люблю отца, - сказала Икинека, - а в жизни все так неожиданно...

- Ты не волнуйся, - сбивчиво заговорил Монк, - скоро я буду заканчивать учебу... тогда мы будем рядом. Ведь мы же как брат и сестра.

Он осторожно обнял ее за плечи, и вдруг сломалась преграда между ними. Они вновь на какой-то миг обрели утраченную с годами искренность, почувствовали себя близкими и родными.

Икинека прикосновением руки попросила обождать в исчезла. Монк остался в растерянности. Вскоре девушка вернулась и протянула расшитый бархатный чехольчик.