Утро. Ветер. Дороги - [9]

Она еле дождалась раздачи тетрадей и вдруг… вместо ожидаемой пятерки — единица и крупно красными чернилами: «Списано».

Зинка так вознегодовала, что бросилась на учительницу. Класс онемел от ужаса, а учительница никак не могла стряхнуть Зинку, словно дикую кошку. На крики прибежал директор — добрейший и все понимающий Афанасий Афанасьевич. Было целое расследование…

Родители Зинки — инженеры на заводе, но я вспоминаю мать только больной, очень раздражительной (ее мучили сильные боли) и сильно разобиженной на мужа. У нее был рак, но необычайно стойкий организм долго не уступал болезни.

И умирала она очень тяжело.

Когда мать умерла, Зиночке (тогда ее еще звали Зиночкой, а не Зинкой) было одиннадцать лет. О матери она совсем не плакала, что меня, помню, очень поразило. Может, по малолетству не поняла величины утраты, а может, мать не сумела завоевать ее любви.

Я зашла к Зине дня через два после похорон. В фартучке, разрумянившись, она готовила обед. Я бы не сумела приготовить такой обед — с подливами, разнообразным гарниром. Сковородки, мисочки, кастрюльки — и в них что-то шипит, булькает и так вкусно пахнет!

— Как ты ловко управляешься! — восхитилась я.

— Папа придет голодный, — пояснила Зина и добавила с гордостью: —Это все его любимые блюда, а мне все равно, что есть.

И в комнатах было все так чисто: ни пылинки, паркетный пол натерт, растения в горшках вымыты до блеска. Уж так она старалась, так ей хотелось сделать приятное…

Через месяц Владимир Петрович снова женился.

— Видно, была наготове, — решили соседки неодобрительно.

Зиночку все жалели. Не знаю, как Рябинин сообщил дочке. Зина никогда мне этого не рассказывала, хотя по натуре словоохотлива и откровенна. Может, без всякой подготовки? Может, так: «Зиночка, у тебя будет новая мама и сестричка Теленочка».

Рябинин потом рассказывал, что ожидал слез и крика, но Зиночка промолчал а…

Если Рябинин рассказывал Гелене Стефановне, какая у него услужливая, послушная, чистоплотная дочка, какая она кулинарка, то сейчас жена могла заподозрить его во лжи. Прежней Зиночки больше не существовало, вместо нее оказалась теперешняя Зинка, темная озорница. Тот неистовый гнев и злоба, которые охватывали ее в редкие минуты вспыльчивости, теперь вселились в нее навсегда. Может, она, глупышка, надеялась, что ненавистные ей женщина и девчонка выйдут из терпения и уедут со всеми своими пожитками и роялем? Кажется, она делала все, чтобы так произошло…

Но мужчина и женщина давно любили друг друга и не собирались расставаться из-за вздорной, «вредной» девчонки. Отец испробовал и уговоры, и наказания… Ничего не помогало. Зинка постепенно превращалась в того косматого, злобного зверька, какой ее знает вся улица Булгакова. Более того, ее проказы и озорство принимали все более угрожающий и зловещий характер.

Гелена Стефановна любила керамику. Зинка «нечаянно» разбивала самые красивые кувшины и вазы. Прожигала папиросой (Зинка вскоре начала курить) самые дорогие платья, изрезала ножницами меха…

Но особенно Зинка возненавидела маленькую Гелену.

Да, это та самая Гелена, о которой просил меня заботиться Даниил. Гелену все любят, все ее оберегают, все ею восхищаются. В шестнадцать лет она уже стала лауреатом Международного конкурса пианистов, но ее невозможно было научить не доверять людям (даже Зинке) или отличить ложь от правды. Она всем верила, может, потому, что сама никогда не лгала. Помню день, когда Гелена впервые пришла в нашу школу. Мы с Зинкой учились в четвертом классе, Гелена — во втором. Тихая, задумчивая, но нисколько не робкая девочка, в обычной школьной форме и шелковом белом фартучке. Чем-то она выделялась среди нас, даже на первый взгляд. Темные волосы подстрижены, как у пажа, серые глаза смотрят без страха, но как-то рассеянно, словно не видят. Знаете этот взгляд, когда человек уходит весь в себя, в свои мысли, слышит что-то неслышимое для окружающих. Кожа у нее белая, бархатистая, но без тени румянца.

В большую перемену она подошла к роялю, нерешительно постояла возле него, затем присела на табурет и заиграла.

Вокруг нее сразу собрались ребята, даже старшеклассники, а потом и учителя. Она сыграла несколько пьес из «Детского альбома» Чайковского, а в заключение под собственный аккомпанемент спела чистым голоском, без единой фальшивой ноты. Песенка была безыскусная, веселая и исполнялась так простодушно, что все пришли в восторг.

Уже прозвенел звонок на урок, а нам не хотелось расходиться. Вдруг я увидела Зинку… И не сразу узнала ее, до того исказилось у нее лицо. Неужели так завидует? Нет, здесь была не только зависть. Владимир Петрович любил двух своих Геленок… И как ему было их не любить? Обе Геленки— сама поэзия, нежность, женственность, радость. Насколько он был несчастлив в первом браке, настолько теперь счастлив во втором.

Геленку в школе полюбили все. Это благодаря ей мы пристрастились к серьезной музыке. Это она тащила нас в консерваторию, концертный зал института имени Гнесиных или концертный зал на Большой Садовой. Она со всеми в школе дружила — и со старшими, и с младшими. При Геленке мы все старались казаться лучше. И только Зинка ненавидела ее, уже не надеясь избавиться. Зинкины проделки становились все злее, все опаснее. За ней был нужен глаз, а Гелены Стефановны ведь весь день не было дома. Она преподавала в консерватории.