Утро седьмого дня - [66]

А с противоположной стороны появляется и движется вместе с нами усатый господин в долгополом пальто и широкой шляпе, похожий на андерсеновского сказочника. Это, конечно, Александр Степанович Гриневский, Грин. Он-то похоронен далеко отсюда, в тенистом Старом Крыму, но тоже поспешил присоединиться к нашему маршруту.

Ну так куда же мы всё-таки летим?

Вот аллея изгибается, и в её просвете появляется голубенькое строение церкви. Там, видимо, только что закончилась архиерейская служба: «От восток солнца до запад хвально имя Господне!» Некие двое стоят в цветных мантиях и белых клобуках. Да нет, не стоят — идут нам навстречу бодрой походкой. Юноша-старец с седой бородой и густыми бровями и второй, в мужицком зипуне под архиерейской ризой. Мы слышим, что-то такое юноша-старец говорит нам (без звука, но мы слышим):

— Я тебя за руку возьму. Ты будешь видеть меня, потом закроешь глаза. Ты будешь удаляться, твоя рука меня отпустит. Ты скончался. Но ты будешь знать, что до последней минуты не был один.

— Спасибо, владыка Антоний, спасибо, доктор Блум. Я теперь точно знаю, что не один и не буду один, даже за теми воротами. Вон нас сколько, разных и непохожих, поспешает к пригорку, на котором светлеют кресты.

— Иди скорей, тебе хочет что-то шепнуть блаженная Ксения.

Да, а ворота всё ближе. Вот они, неподалёку от церкви.

У ворот — невысокая женщина в мужском пиджаке и в платочке. Глаза её как тёплые лучи, и она тихонечко улыбается, и кого-то ждёт с радостным нетерпением. Кого? Меня!? Голова моя как-то сама склоняется в её тёплые руки.

— Мир ти! Шлэма лэхон. Радуйся, мальчик мой рассеянный, скоро твоя радость будет совершенна.

Мы пролетаем под арочным сводом ворот. (Краешком глаза я успеваю увидеть, как чудак в шляпе-котелке припадает к плечу блаженной Ксении и что-то шепчет ей — о чём-то просит, судя по выражению лица).

Мы прошли насквозь всё кладбище.

Выходим в новое пространство.

Впереди — холмистая равнина. Поля. Опрыснутая росой, вьётся дорога среди душистых трав. Стрекочут незримые насекомые. В солнечных лучах кувыркается и поёт жаворонок. Утро.

А это кто бежит впереди нас по дороге? Он без шляпы, в нелепой, не по сезону, шинели, волосы его всклокочены и мокры… Мы догоняем его. Да это же Евгений! Не торопись, дурачок, мы уже у цели. Видишь — водная гладь, рыбачьи лодки в утренней дымке вдали, чей-то костерок виднеется на чистом ровном бережку.

И никакого ветхого домика. Да и не было его. Твой дом — совсем в другом месте.

У берега разложен костёр. На углях пекутся несколько аппетитных рыбин. И большой круглый хлеб заботливо укреплён на палочках над угольками, чтобы был тёплым. Пахнет лимоном и миртом и ещё чем-то пряным.

Возле костра — Человек.

Мы начинаем догадываться, Кто Он.

Утренняя дымка над озером понемногу рассеивается. Вон, в одной из лодок, по-видимому, тоже заприметили костёр и Человека возле него. Оттуда доносится один возглас, другой, а потом — взрыв голосов. За дальностью не разобрать, о чём они.

Вдруг одна фигура из тех, что в лодке, шлёпается прямо в воду и быстро и шумно гребёт к берегу. И лодка тоже, как бы сорвавшись, режет водную гладь в том же направлении.

Лодка утыкается мокрым носом в песок. Но тот, прыгнувший с неё, достигает берега чуточку раньше. Вот он, совсем голый и мокрый, сквозь прибрежную траву продирается к костерку.

— Мар-ана! Господи, Ты?

— Мир вам. Идите обедать. Всё готово.

Поспешают и прочие, из лодки. Впереди — молодой человек, которого мы видели ещё в самом начале, в доме Лазаря.

Мы тоже, преодолевая страх и смущение, подтягиваемся поближе. Мы не знаем языка, на котором они говорят, но всё понимаем.

Приплывший первым уже напялил рубаху, греется у огонька, пока другие едят. Волосы его всклокочены.

Пора.

Странная дорожка нарисовалась в воздухе: то ли каменистая горная тропинка, то ли колея огненная. От берега в горку. Человек неторопливо идёт по ней вперёд и вверх. Приостановился, обернулся.

— Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя, и поведёт, куда не хочешь.

Я один. Не знаю, куда все делись — даже мой Рассеянный. Стою, ошарашенный, и не понимаю, что делать.

— Иди за мною.

— Господи! А они что?

— Если хочу, чтобы подождали, пока я снова приду, что тебе? Ты за мной иди.

Посмотрите: что белеет на пригорке?

Там разложены всякие новые модные одежды — каждому по его размеру…

…Или это световые зайчики на потолке?

Скоро вы наденете их. И пойдёте той же дорожкой вверх.

Видите?

Дорожка вьётся по склону каменистого холма. Вот отверстие, вход в небольшую пещерку.

Наклоняюсь, заглядываю вниз.

Пусто.

Залезаю в сладковатую темноту.

Слышно, как тикают, пересыпаясь сверху вниз, песчинки. Запах — как будто ступаешь по чабрецу. На каменном ложе пелены погребальные, словно детские пелёнки. И головной платок, аккуратно свитый, отдельно.

Никого нет.

Лучик откуда-то проникает в узкую щёлку, и световые зайчики бегут по потолку.

— Не ищи, Его нет здесь.

— А где же? Где Он?

— Скоро придёт.

Минуточку терпения.