Утро пятого дня - [8]

— Интересно, очень интересно, — сказал радиокорреспондент так оживленно, будто и вправду ему было так уж интересно. — Ну, кто из вас расскажет, как вы ремонтировали станок, — громко и весело обратился он к нам. — Наверное, очень было трудно. Шутка ли, такой станочище. Наверно, громко стучали молотками, шаркали напильниками. А ну-ка покажите, как это у вас получалось. Прошу, прошу: встаньте на свои места — и за работу.

Корреспондент оживленно размахивал руками, командовал, ждал от нас каких-то шумных действий: ударов, скрежета, скрипов. Ребята нехотя разбрелись по своим местам, достали что попало из инструментальных ящиков, принялись колотить молотками и шаркать напильниками. Корреспондент подходил с микрофоном к одному, к другому, громко спрашивал, как идут дела и что мы делаем. Ребята переминались с ноги на ногу, краснели, почесывали голову, бормотали что-то невразумительное. Корреспондент вытирал платком вспотевшее лицо.

— Хватит, тишина! — крикнул он. — Что же это вы, рабочий класс? Где ваша смелость? Неужели никто из вас так и не скажет мне толком несколько фраз о своем деле?

— Мы изготовляем для своего любимого завода, — громко и дурашливо начал Колесников.

— Да не изготовляете, а ремонтируете, — раздраженно поправил мастер.

— Мы ремонтируем для своего любимого завода этот наш любимый станок. — Колесников замолчал, насупился. Смущенно молчали все ребята.

— Не ожидал, не ожидал, — искренне огорчился корреспондент. — Неужели я ошибся и пришел не в ту группу? А мне-то говорили, что именно к вам нужно идти, что дело вы знаете и так, вообще смелые, даже иногда слишком.

«Ну, что он хочет от нас? — думал я. — Все как обычно, чего тут рассказывать, разве только наврать про наш любимый-разлюбимый станочек, про наш «гроб петровских времен», как называет его мастер». Когда притащили, все подумали — легче выбросить, чем ремонтировать, но мастер сказал: «Гроб-то он гроб, но сделать из него мы должны конфетку. Во-первых, станок уникальный, завод им дорожит, новые ставит, а этот не выбрасывает — оборотистый он и компактный, в сборочном цехе, можно сказать, незаменим. А во-вторых, вам, слесарям, есть над чем голову поломать, тут вам будет и шабровка, и притирка, и доводка, и разметка, в общем, полный набор. Я специально отказался от новенького расточного, а предлагали. Соседняя группа взяла, ну и пусть. Пусть нам, как говорится, будет тяжело в учении». Было и в самом деле нелегко, пришлось попотеть. Разобрали станочек по косточкам. Кое-что тут даже заново изобрели, особенно мой Володька постарался — все что-то чертил да вычерчивал, да бубнил себе под нос, а потом выдал нам приспособление к суппорту. Но как об этом расскажешь, тут видеть надо. И потом, работа есть работа, как у всех».

Корреспондент стоял перед нами с микрофоном в руке, он ждал от нас какого-то очень интересного рассказа или разговора и был расстроен, что мы оказались такими молчунами.

— Вы поймите, — сказал он. — Меня интересуют не какие-нибудь там сверхзначительные дела, а самые обычные. Я же о них не знаю, и многие другие не знают, а стоило бы знать. Ведь это ваша жизнь. Ну, кто смелый? Попробуй ты, — сказал корреспондент, и взгляд его остановился на мне.

— Он может, — подтвердил мастер. — Он занимается в литкружке. Он может даже стихи почитать…

— Не стихи мне сейчас нужны, а серьезные мысли о деле, — сердито сказал корреспондент.

— У него стихотворение о станке, — пояснил оробевший мастер.

— Ах, вот что? Это интересно, — повеселел корреспондент, и микрофон очутился перед моим носом.

Тихо стало вокруг. Запрыгали и разбежались все мысли, все слова, все, что было в моей памяти. И чем дольше я молчал, тем страшнее была тишина. Все смотрели на меня, ждали моих слов, мне показалось, что сейчас молчат и прислушиваются к репродукторам тысячи людей. Нужно сказать хоть что-нибудь, нельзя больше тянуть. И потом все крутятся и крутятся маленькие колеса в кожаной раскрытой сумке, оказавшейся магнитофоном. На эти колеса наматывается тонкая и узкая пленка, она, должно быть, очень дорогая, а я ее порчу и все стою как болван, и от моего молчания уже всем противно. Властно и требовательно дрожит передо мной поблескивающая решетка микрофона. Наконец я вздохнул и громко выкрикнул:

— Ремонт станка!

— Это что, так называется твое стихотворение?

Я кивнул.

— Тогда скажи еще раз, потише, — попросил корреспондент.

Я собрался с духом, раскрыл рот и услышал сиплый шепот:

— Ремонт станка.

— Теперь погромче.

Я повторил название своего стихотворения.

Что это за странная штука была передо мной — этот маленький подслушиватель моих слов и мыслей, моего дыхания и даже стыда.

— Хватит, спасибо, — сказал корреспондент, когда я прочел стихотворение до середины. Я остановился на словах: «Мы вправе себя называть мастерами…»

— Это хорошо ты подметил, — похвалил корреспондент. — Вы теперь настоящие мастера своего дела. Станок вы сегодня закончили и сдаете. У вас, конечно, приподнятое настроение?..

Удивительное дело — никто из нас, ни ребята ни мастер, не поправили корреспондента. Не сегодня мы сдаем станок, а сдали его уже больше месяца назад.