Утро года - [4]

Когда я наконец вытащил линя и стал снимать с крючка, он вырвался у меня из рук и едва не ушел в воду. Я так перепугался, что грудью упал на землю, накрыл его подолом рубахи и, тяжело дыша, лежал без движения до тех пор, пока линь окончательно не притих.

…Домой возвращались на закате солнца. В этот раз на своем кукане я нес богатый улов.

Змея-воровка

С утра и перед вечером, как известно, бывает особенно хороший клев. Рыба подходит к берегу, отыскивая корм. Поэтому мы с Яшкой каждый раз уходили на рыбалку рано, до восхода солнца, а нередко отправлялись с вечера и ночевали в лугах, у берега озера, засыпая под всплески неугомонных окуней, под тихий шелест листьев тальника. Здесь, у дымящегося костра, приходилось встречаться и со старыми рыболовами, которые охотно открывали нам все «секреты» рыбной ловли.

…Один раз нам с Яшкой пришлось наблюдать, как большие косяки окуней совершали путешествие вдоль озера. Случилось это так.

Ходили мы в лес за новыми удилищами. И когда возвращались, завернули на Мочальное озеро.

Шли мы вдоль крутого берега, пристально посматривали в воду и глазам не верили: окуни плыли стаей, важно, сосредоточенно, хватая на ходу добычу. Затаив дыхание, мы не отрываясь смотрели в прозрачную воду, точно в огромное увеличительное стекло, и окуни в наших глазах становились все крупнее и крупнее.

На самом деле, какой рыболов может равнодушно пройти мимо такого зрелища?

Но вся беда в том, что на Мочальном озере нельзя рыбачить. Здесь когда-то мочили лубки. Дно озера, особенно у берегов, сплошь было завалено корягами.

Посмотрели мы на окуней, этих «пресноводных тигров», как их называют рыболовы, да и пошли домой, досадуя на то, что здесь нельзя рыбачить. Лески нам не так было жалко, мы их сами сучили из конских волос, но вот крючки! Крючки — вещь покупная. Пара их стоила у деревенского лавочника Афанасьича копейку. А копейку где было взять? Родители разве дадут. Да и крючков не напасешься — задёвы мучают. Поэтому мы всегда рыбачили только на Большом озере.

Однажды пришли мы туда ранним утром и, как всегда, расселись по своим местам. Сидим, будто немые, не разговариваем, боясь отпугнуть рыбу.

До обеда я наловил столько, сколько иной раз не лавливал и за весь день. На моем кукане плескались в воде радужные окуни, язи, красноперки. И вот, когда не было клева, из густой осоки выползла большая серая змея. Она метнулась к моему кукану с рыбой, заглотнула самого крупного язика и быстро поплыла в глубь озера, утянув вместе с колышком и мой кукан.

Я закричал изо всей силы:

— Я-ашка!

Но Яшка, узнав в чем дело, перепугался больше, чем я. Ведь он ужей и то боялся, а это змея! Когда он все-таки подбежал ко мне, змея вынырнула еще раз, а потом совсем скрылась в водяных лилиях.

Это был единственный случай за все время нашей рыбалки.

Мне стало обидно: Яшка пойдет домой с рыбой, а я ни с чем.

А дома еще, чего доброго, мать трепку задаст, скажет: «Яшка вон с уловом пришел, а ты без толку шатаешься, непутевый!».

Когда шли домой, Яшка посматривал то на меня, то на свой кукан с рыбой. Он, будто угадав мои грустные размышления, неожиданно сказал:

— Вась… Давай разделим мою рыбу: половину мне, половину тебе.

Ну что тут можно сказать в ответ? Отказаться, показать свою гордость, наговорить Яшке обидных слов за то, что он навязывается со своей рыбешкой? Нет, этого я не мог сделать, потому что чувствовал — Яшка предложил поделить свою рыбу из самых благородных чувств ко мне.

— Ладно, разделим, — согласился я.

И мы весело зашагали к дому.

Дядя Максим

Ему шел седьмой десяток, но был он такой бодрый, энергичный, что все просто диву давались.

— Ты, Максим Иваныч, ровно как вьюнош, — говорили ему мужики. — За тобой ни в каком деле не угонишься.

Его никто и не называл дедушкой. Даже ребятишки и те звали дядей Максимом. Да и как назовешь дедушкой, когда у него ни одной сединки в голове, а зубы — точно сахар, белые, и все целехоньки.

А когда дядя Максим был помоложе, то успевал летним днем сходить в Сызрань и вернуться домой. Туда и обратно — сто двадцать верст, а ему хоть бы что! Ходок был — что конь лихой. И силу имел большую. Рассказывали, будто вывозил он в гору телегу с пшеницей в тридцать пудов.

Веселый, разговорчивый, добрый старик. Дружба у нас с ним была большая. Это он Яшку научил глушить рыбу на озерах по тонкому осеннему льду, плести из прутьев корзины, ловить зимой петлями зайцев. Сам он был отменным рыболовом и охотником. Рыбачил во все времена года. И больше всего любил ловить рыбу на удочку. Зимой ходил на волков, лис, зайцев, ставил капканы. Ружья никогда не брал в руки.

Осенью, после листопада, хороша охота с собаками на зайцев. У дяди Максима было три отличных борзых — Лыска, Стрелка и Беркут. Они никогда не упускали косого бегуна.

Однажды мы попросили его взять нас с собой на охоту с собаками.

— Ну что ж, пойдемте, — немного подумав, сказал он. — Кого другого ни за что бы не взял — канители не оберешься: то устал, скажет, то ноги натер. А вы молодцы. Утречком завтра отправимся. Приходите.

Дружбу нашу давно все заметили. И, бывало, как только мы куда-нибудь пойдем вместе, мужики, здороваясь с дядей Максимом, всегда подшучивали: