Утренняя заря - [91]

Напрасно Золтан спорил и доказывал, что просто смешно предлагать вместо десяти человек одного, но когда он лично познакомился с предложенным ему в помощь героем, то склонил голову и признал, что отец Бернат действительно полон по отношению к нему самых благих намерений.

Перед ним стоял молодой человек лет двадцати пяти-двадцати шести, с низким вдавленным лбом и острым, пронзительным взглядом. У него были широкие, густые, сросшиеся на переносице брови, на правой щеке — длинный извилистый шрам. Звали его Дымный…

— Подпольная кличка! — многозначительно произнес отец Бернат, из чего можно было заключить, что владелец этого странного прозвища начал борьбу с народной властью еще задолго до восстания и теперь продолжает из гордости носить кличку, продиктованную когда-то осторожностью.

Сначала Дымный почти ничего о себе не рассказывал, но очень подробно расспрашивал Золтана. Когда же он получил достаточную информацию и положение в М. предстало перед ним как на ладони, он сказал:

— Наши силы, куманек, это толпа. А толпа — и будапештские события подтвердили это — подобна музыкальному инструменту. Вопрос только в том, кто и как сумеет на этом инструменте сыграть. Ну а мы сыграем, куманек. Такой концерт на открытом воздухе устроим, что твой Форгач и другие наложат полные штаны!..

Толпа во дворе по-прежнему молчала.

— Что будет? Чего они хотят? — Это угнетающее молчание подействовало даже на хладнокровного Дьере.

Как бы отвечая на этот вопрос, которого стоявшие у ворот не могли слышать, гвардейцы, очевидно, решили перейти к действиям. Маленький отряд выстроился: впереди Дымный, Золтан и младший Холло, за ними плечом к плечу еще пять национальных гвардейцев с карабинами наперевес. Все они направились через двор к зернохранилищу.

— Раз, два! Левой, правой! — командовал звонким голосом Дымный. Подойдя к клумбе, они не свернули, а пошли прямо по геометрически правильной звезде из огненно-красной сальвии. — Шаг на месте! — послышалась новая команда, и все восемь человек, высоко поднимая ноги, начали мерно топтать цветы.

Из груди собравшихся во дворе людей вырвался вздох. Ломались, трещали, исходили красным и зеленым соком предаваемые смерти цветы. Когда от клумбы остались только обломки черепицы, ограждавшей ее, и вся она стала походить на землю, разрытую какими-то гигантскими кротами, снова послышалась команда Дымного. Теперь в его голосе звучали задорные нотки:

— Полный шаг, марш! Раз, два, три! Раз, два, три! — Гвардейцы стремительно приближались к зернохранилищу. Наконец Дымный скомандовал в последний раз: — Стой!

В это время, очевидно по заранее выработанному плану, младший Холло подбежал к колоколу и, прежде чем Форгач или Дьере успели вмешаться, начал звонить изо всех сил.

Вероятно, Дымный заметил колокол еще у ворот — тогда-то он и приказал младшему Холло звонить, но он не подумал о впечатлении, которое может произвести этот звон, символизирующий в сознании людей все невзгоды прошлого. На него сразу откликнулось все село; даже самые древние старики, обычно выходившие с палочкой только посидеть на солнышке у ворот, теперь, крестясь и причитая: «Помоги нам, Иисус!», в ожидании какого-то неведомого несчастья, устремились к зернохранилищу.

— Вы… Чего вам надо? — приходя наконец в себя, напал на предводителя отряда Дьере.

— Тихо, малыш, тихо! — засмеялся Дымный. — Любопытство того и гляди может испортить твою чертовски красивую внешность.

Двор в несколько минут наполнился людьми. Впереди, у зернохранилища, толпились женщины, пришедшие сюда за сахаром еще до того, как зазвонил колокол. Хлынувшая во двор толпа вынесла их, как пену на гребне волны, в самые первые ряды. Мужчины топтались вокруг клумбы и у ворот — это были главным образом возчики, пастухи и кустари (в кооперативе имени Дожа были свои мастерские, изготовлявшие корзины и плетеную мебель, и располагались они поблизости от правления).

— Граждане! Соотечественники! Венгры! — закричал Дымный, когда увидел, что двор уже полон людей. — Посмотрите на меня! Я прибыл сюда прямо из Будапешта, из застенков госбезопасности!

Дымный выпрямился во весь рост. На нем был белый шерстяной свитер с высоким воротом, штаны кавалериста, офицерские сапоги с мягкими голенищами гармошкой. Он повернулся к толпе так, чтобы все могли увидеть его обезображенное шрамом лицо.

Представившись таким образом, он продемонстрировал и свое немалое искусство влиять на людей. Шрам, идущий от уха до угла рта, и упоминание о застенке не только подействовали на чувства собравшихся, но и исключили возможность самого малейшего сомнения в правдивости того, что он будет говорить.

— Венгры! Братья! — с новым подъемом закричал Дымный. — Видите это оружие? — Он поднял свой автомат. — С этим автоматом в руках я принимал участие в освободительной борьбе в Будапеште. Вам же, угнетенным, нечего бояться этого оружия! Не против вас, а за вас подняли мы его! Поймите меня! Что я слышал, что мне пришлось слышать, братья венгры? Я слышал, что вы, у которых угоняли свиней, тоннами отбирали пшеницу и кукурузу, чтобы ваши «товарищи» могли разъезжать в роскошных автомобилях, чтобы офицеры госбезопасности клали ежемесячно себе в карман по восемь — десять тысяч форинтов, что вы даже теперь, после краха ненавистного самовластья, все еще боитесь! Боитесь до того, что не только терпите, но и защищаете ваших тюремщиков! Может быть, меня неверно информировали? Может быть, не ваш, а какой-нибудь другой кооператив встал на сторону своего председателя и партийного секретаря? Но ведь я своими глазами видел тайный список, в котором стояли имена вашего председателя и вашего партийного секретаря как секретных осведомителей органов! И еще я знаю и могу дать вам в этом клятву, что за свое предательство они получили виллу, дом с садом…