Утренняя заря - [13]

И еще он был совершенно поражен пистолетом, который Кесеи запихал в свою сумку.

Бицо готов был поклясться, что узнал его с первого взгляда: это был пистолет адвоката Тубоя. В последний раз Бицо видел его в руках старшего патруля, маленького татарина. «Сказать ему? — улыбнулся он про себя, выходя вместе с отцом и Кесеи из замка. — Нет, — решил он, — пожалуй, не стоит. Все равно не поверят. Столько совпадений даже в сказке не всегда бывает…»

Было около девяти часов вечера. Веял теплый, приятный ветерок. На его дыхание еще голая аллея упирающихся в небо тополей отвечала глухим эхом, словно цитра, которую забрасывают на шкаф после очередной игры.

По дороге все еще двигались русские танки…

На повороте стояла крепкая, полногрудая русская девушка-регулировщица. В одной руке она держала флажок, в другой — красный фонарик. Когда голова танковой колонны приблизилась к ней, танки на миг остановились, а потом, покорившись флажку девушки, сделали поворот и с грохотом покатились дальше, оставив за собой густые клубы сизого дыма.

— Ну, если эти куда ударят, дело будет, — заметил старый Бицо.

— А ведь и ударят, — поддакнул ему Кесеи, протягивая на прощание руку. — Завтра в восемь. Сабадшаг[7], товарищи!

— Как? Разве вы не к нам? — спросил старый Бицо с упреком в голосе.

— Нет, к своим родственникам, — ответил Кесеи. — Там меня уже ждут. — Повернувшись, он быстро зашагал и скоро исчез, будто растворился.

— Он отсюда? — поинтересовался Андраш.

— Из П., где живет твоя тетка Наца, — ответил отец. — Отсюда километров шесть, не больше.

— Ты его давно знаешь?

— Слышал раньше о нем… Был он сначала кузнецом, потом с машинами работал, а позже попал в плен. Чита — это ведь где-то в Сибири, кажется, да? Там он и был… Он говорил, что видел меня в Сомбатхее, в коридоре прокуратуры. Я выходил уже на свободу, а его только привезли… Побывал он и в Сегеде, в тюрьме Чиллаг. Там и поседел. Он ведь не старый еще, лет пятидесяти, только вот тюрьмы да допросы…

— А завтра? Завтра-то что будет? Что-то важное?

— Самое важное! — торжественно объявил старый Бицо. — Завтра мы создадим здесь, в селе, организацию коммунистической партии! Однако, сынок, нам с тобой надо поскорее здесь все дела закончить да спешить домой, а то наша мать уже нервничает небось.

Танковая колонна снова остановилась: путь стальным гигантам преградил санитарный поезд.

— Давайте! — махнула венграм девушка-регулировщица.

И когда они с опаской пробегали мимо нее, она в шутку, как бы поторапливая и смеясь над их испугом, легонько стукнула Бицо флажком по плечу.

6

Улица, на которой находился дом Бицо, проходила по краю села, и дома стояли только по одной стороне. С другой же стороны тянулся старый, весь заросший просвирником, бурьяном и конским щавелем ров, оставшийся от сложной системы каналов, отгораживавшей некогда крепость от внешнего мира.

Когда-то здесь жили крепостные. Сохранилось старинное название этого места — «Урва», хотя однажды выборная сельская управа, желая выслужиться перед жителями и польстить им, переименовала этот «ров» в улицу, присвоив ей почетное имя герцога Лайоша.

Огороды упирались то в поле, то в тростниковые заросли, когда-то принадлежавшие заброшенному и разворованному теперь кирпичному заводу. Весенними вечерами, когда кесегские горы просматривались лишь как силуэт, отсюда доносилось мощное и безудержное кваканье лягушечьего хора, которое затем переходило в теплую, чарующую музыку, заполняющую все окрест и воспринимаемую скорее сердцем, чем ушами. Звуки эти были частью весенней ночи.

Лягушки квакали и теперь, но тонкую ткань их звуков разрывал на куски, подобно гигантским лязгающим ножницам, грохот танков на дороге.

Тетушка Бицо стояла в воротах, почти ослепшая и оглохшая от напряжения и грохота, поджидая мужа, которому давно уже пора было вернуться.

Но как только она услышала торопливые шаги двух мужчин, она подняла руки к груди и громко, с упреком выстрелила в них вопросом:

— Отец, это вы?

— А кто же еще? — прозвучал из темноты ответ.

— Так. Значит, вы вместе были?

— Конечно вместе. В военной комендатуре. Я только заикнулся, как они сразу же разыскали Андраша и привезли.

— А я? А мне ты почему ничего не передал? Почему не сказал, что сын жив-здоров, что ты его вызвал сюда, чтобы я здесь не выходила из себя целый день? А я тут стою, смотрю, жду, дрожу: вдруг он в реке утонул, или его в плен увезли, или деревом придавило. А он жив-живехонек и еще помогает любимому папаше бездельничать… А топор твой где? Дай-ка я погляжу — ты его не спутал с чужим? Ну ладно, твое счастье… А ты, муженек, тебя-то зачем вызывали в русскую комендатуру? Слышишь ты или нет, я тебя спрашиваю, чего молчишь?

— Подожди… все расскажу, дай в дом войти, — пробурчал старик Бицо. — Давай, мать, отойди, не загораживай ворота. От голода у нас с сыном совсем животы подвело.

— Так вам и надо! Зачем торчали там так долго? Еда готова, я-то порядок знаю. Только и делаешь, что кастрюлю то ставишь на огонь, то снимаешь. Так и мечешься весь вечер, как белка в колесе. А вы? Вам хоть бы что! Вам все бы болтаться да других покоя лишать. А сами же еще и недовольны: почему, мол, ужин к воротам на подносе не выношу…