Утренняя заря - [123]

— Так-то оно так, но…

— Никаких «но»! — перебила сына мать. — Держать ее на цепи я не могу, за подол держать — тем более. Если женщина распутная, ее и целый отряд телохранителей не убережет.

— Это ты о ком? О Рике? Отвечай, о ней или нет?

— Ты муж, тебе и знать нужно, на какой женщине ты женился… Я ее до сих пор ни единым словом не обидела — ни в глаза, ни за глаза. Да и сейчас не обижаю.

— Ты ее ненавидишь. Так ненавидишь, что готова даже задушить. Это у тебя как болезнь, и Рике чувствует это. Вот почему жить с тобой для нее равносильно аду.

— А мне? — печально спросила мать. — Мне-то каково? Если бы не ты, Ферко, я бы давным-давно, еще в самом начале… Боже! Блинчики!

Мать бросилась к духовке, открыла ее — и оттуда повалил черный дым.

— Сгорели мои блинчики! — воскликнула она, вытаскивая сковородку из духовки. — Что теперь делать?! Чем тебя покормить другим, сынок? Чего тебе дать?

— Ничего. Ничего мне не надо… Только оставь Рике в покое. А если уж ты так ее ненавидишь, что и сама с собой не справишься, то уезжай отсюда.

Мать медленно поставила сковородку и, схватившись руками за край стола, чтобы не упасть, спросила:

— Я? Из собственной-то квартиры? В уме ли ты, сынок? Уж не заговорила ли она тебя, Ферко?

— Квартира эта моя: ты же для меня ее купила. На мое имя записала.

— Твоя, сынок, твоя.

— Ну так вот…

— Выходит… ты меня выгоняешь? И ты можешь это сделать? Значит, я для тебя всего лишь плохая служанка? Пожалеешь ты об этом, сынок, пожалеешь и плакать будешь, когда останешься один.

15

Сознание того, что мать оказалась сто раз права, болью отозвалось в сердце Ферко. Кровь отхлынула от его лица — он смертельно побледнел. Голова у него закружилась, и слова подполковника доносились до него словно сквозь стену.

— Тебе плохо?.. Держись, дыши глубже, сынок! — В глазах у Шаранга потемнело, однако сознания он не потерял и почувствовал, как его зубы стукнулись обо что-то. — Выпей, выпей, это кофе, — объяснял ему подполковник. — Он хотя и холодный, но очень крепкий.

Ферко последовал его совету и сделал три больших глотка. Ему сразу же стало лучше.

— Спасибо, — проговорил он, уставившись все еще мутными глазами на фляжку с кофе.

— Что смотришь? — засмеялся Холло. — Это я тебя из НЗ угощал. Куда бы я ни ехал, я всегда с собой беру эту фляжку. Ну как, лучше стало? Приободрился?

— Да, конечно.

— Ты всегда так легко терял сознание?

— Нет. Кроме детских болезней, я ничем и не болел вовсе.

— В таком случае все это нервы. Или от голода? Когда ты ел последний раз?

— Сегодня утром.

— Доктор говорил, что ты не ел, а только попробовал пищу. А когда ты по-настоящему, с аппетитом ел?

— Я и не знаю. Возможно… тогда, когда был дома у матери.

— Так я и думал… Как ты смотришь сейчас на мир? Самое главное сейчас — это начать новую жизнь, отбросив прошлое.

— Нет никакого смысла!

Холло охватил порыв злости, и разозлил его не столько смысл сказанного, сколько тон, каким эти слова были произнесены.

— И это говорит мне солдат, прослуживший полгода в армии, человек, который, собственно, только начинает самостоятельную жизнь, — отчитал подполковник Шаранга. — Ты единственный ребенок в семье?

— Да.

— Тогда все ясно: тебя воспитывали как единственного ребенка, баловали… Стоило тебе только пожелать чего-нибудь, как это желание сразу же выполнялось твоей матерью. Теперь же ей, естественно, очень обидно получить оплеуху, которую ей отвесил единственный сын. Это первое. А что она получила от твоей жены? Разве тот удар не причинил ей боли? Конечно, и тот удар болезнен, но все же не так, как твой… А ведешь ты себя как какая-нибудь истеричная дамочка… Смешно, да и только! Как будто ты первый мужчина в мире, которому изменила жена! Есть ли смысл так распускать слюни? Из данного положения есть только два выхода: или вы с ней разводитесь, или ты ей все это простишь. Я лично советую выбрать тебе первый вариант. Доказательства у тебя на руках, так что и мы тебе поможем. Дело пройдет гладко: суд безо всякого разведет вас. Ну, что ты на это скажешь?

— Ничего. Меня это не интересует.

— Брось дурить! — воскликнул Холло. — Говори яснее, по существу. Что тебя не интересует? Мое мнение или развод?

Шарангу вдруг стало стыдно, и он сказал:

— Ни развод, ни подлость… жены. Только один Видо. Его я готов убить. И не успокоюсь до тех пор, пока… Он всему причина.

Холло махнул рукой и задумчиво произнес:

— Причина со временем выяснится. Сейчас же ясно одно: что ни пистолетом, ни тесаком он не угрожал, когда, так сказать, завоевывал твою жену.

— Он сам вам рассказывал об этом?

— Это я тебе говорю. И беру я это не с неба, а из ее письма и из надписи на фотографии… У тебя еще сохранилось это фото? Не порвал?

— Нет.

— Тогда дай мне его, — протянул подполковник руку.

Шаранг схватился за грудь, словно пытался защитить спрятанное на ней сокровище.

— Зачем? — спросил он.

— Спокойно, дай мне фото. Меня только надпись на нем интересует, а не само фото. А тебя оно, насколько я понимаю, если ты его снова в руки возьмешь, до нового нервного припадка доведет. — А когда Шаранг хотя и нерешительно, но все же отдал фото, подполковник сказал: — Оно будет в надежном месте, рядом с письмом. Когда оно тебе понадобится, тогда мы его и достанем.