Утренняя заря - [121]

— С какой целью?

— За одолжение расплачивался пивом. Меня тогда из столовой вызвали.

— А разрешение было?

— Нет. Я тогда еще и присяги не принимал. Видо под свою ответственность разрешил мне свидание с женой на десять минут.

— А вы просили его об этом?

— Жена просила. Она приехала совсем неожиданно и очень хотела поговорить со мной.

— Зачем?

Шаранг медлил, соображая, отвечать ему на этот вопрос или нет, но все же ответил:

— Поговорить о ее работе. Она хотела пойти работать. На новое место… Когда я на ней женился, она ушла со старой работы.

— А где она работала?

— В клубе шахтеров, в эспрессо, подавала кофе и напитки.

Холло немного подумал, а затем, покачав головой, проговорил:

— И вы… решили переехать в ту квартиру, взяв девушку чуть ли не в качестве рабыни, вынашивая мысль, что ваша мать будет сторожить ее. Плохая политика, я бы даже сказал, что очень плохая, сынок. Без доверия не то что брак, но… даже торговая сделка долго не просуществует.

— Это не так… — неуверенно запротестовал Шаранг. — Я очень… по-настоящему любил жену.

— А она вас?

Шаранг молчал. Молчал упорно, уйдя в себя, как он молчал той ночью, когда Холло попросил дать ему бумажник. Шаранг, конечно, знал, только не хотел признаться в этом даже самому себе, что без свадебного подарка, предложенного Рике в виде современной, с обстановкой, квартиры, она никогда бы не согласилась стать его женой. А когда эта мысль приходила ему в голову, он тотчас же старался оправдать себя тем, что раз он у Рике был первым мужчиной, то, следовательно, эта квартира была не платой за ее любовь, а условием их будущей семейной жизни. Единственное, чего он не понимал, — какое дело подполковнику Холло до всего этого? Ясно, что он хочет понять и спасти его. Само по себе хорошее намерение, но имеет ли он моральное право вмешиваться таким образом в личные отношения? Не говоря уже о том, что беду можно отвести только от того, кто сам к этому стремится и ищет помощи. А ему-то, Шарангу, теперь уж все равно. Он жаждет только одного — отомстить, во что бы то ни стало отомстить оскорбителю.

Холло первым нарушил молчание.

— Я не имел намерения обижать вас, — сказал подполковник. — Давайте поговорим о Видо. Хотите?

— Да.

— Как вы его разоблачили?

Шаранг пожал плечами.

— Случайно. Я… увидел у него… ту фотографию.

— Когда это было?

— Три дня назад. В тот день почти все наше отделение ушло в увольнение. В кафе «У озера» мы организовали небольшую вечеринку…

Так оно на самом деле и было: отмечали день рождения Шаранга, и ему пришлось уплатить по счету около двухсот форинтов, но об этом он умолчал. Присутствовали Видо, Чимас и еще трое солдат из отделения.

Спровоцировал Ференца отметить этот день не кто иной, как Чимас, по-видимому не без согласия Видо, а остальные просто не возражали против его предложения.

После второго круга, когда вся компания выпила пива и рому, все оживились. В маленькой комнатке, где они сидели, стало весело и шумно.

Чимас сел к пианино (в кафе музыка играла только по воскресеньям) и начал бренчать на нем, ударяя по клавишам со всей силой. Видо же, по обыкновению, принялся обхаживать обслуживающую их официантку, тем более что она была здесь новенькой. Стройная яркая блондинка со смуглой кожей, она относилась к женщинам такого типа, над которыми, казалось, время не властно, а если оно когда-нибудь и берет над ними верх, то разве что оставит на лице несколько морщинок да подбросит в волосы несколько серебряных нитей. На вид официантке было лет тридцать. Она быстро обслуживала веселую компанию и довольно спокойно сносила все попытки Видо ухаживать за ней.

Но только до определенных границ.

Стоило захмелевшему Видо попытаться погладить ее по юбке, как она, ловко увернувшись и не сказав ни слова, стукнула его подносом по голове.

Проделав все это, официантка повернулась и спокойно, как ни в чем не бывало пошла к буфету.

Компания от изумления на миг замерла, а затем разразилась дружным хохотом, за исключением пострадавшего Видо, который ощупывал голову.

Громкий хохот товарищей на какое-то время лишил его дара речи, но, правда, он очень скоро пришел в себя.

— Идиоты! — оскорбленно воскликнул он. — Чего вы ржете? Всегда все так начинается, особенно при третьих лишних. Можете хохотать сколько угодно, но она от меня не отвертится.

В это время Чимас, словно не соглашаясь с Видо, забарабанил по клавишам и запел:

О, зачем эти речи?

О, зачем разговоры?!

Тут Видо разгорячился еще больше. Он вытащил из кармана бумажник и, достав из него с полдюжины фотографий, подобно заядлому картежнику, раскинул их веером, а затем бросил на стол, как бросают в конце игры специально оставленного козырного туза.

— Прошу! Пожалуйста! — с бахвальством воскликнул он. — Выходит, я трепач, да? Я только зря болтаю, да? Эти все мои были! И эта, и эта, и ни одна из них нисколько не хуже этой задаваки!

Шаранг сидел через человека слева от Видо и до сего момента, можно сказать, лишь физически присутствовал здесь, так как все его мысли были дома. Перед ним стояла бутылка апельсинового сока, который он пил, а думал он о том, почему Рике не прислала ему хотя бы простую открыточку и не поздравила его с днем рождения. Несколько дней подряд он с нетерпением ждал, когда принесут почту. Мать, разумеется, не забыла поздравить. Она прислала ему коробку с сухими пирожными, вложив туда записочку с единственной фразой: