Утренняя заря - [108]

После того как Холло произнес это спокойно и тихо, Шаранга бросило в дрожь, затем он встрепенулся и напрягся, как струна, потом вдруг сжался, словно в нем и не было костей, и тихо прохрипел:

— Скотина! Скотина он после этого! Мама… Мама… милая мама!

Вырвав свою руку из руки подполковника и перевернувшись на живот, Шаранг уткнулся лицом в подушку и горько разрыдался, как рыдают маленькие ребятишки, когда мать отхлопает их.

Подполковник Холло сочувственно посмотрел на плачущего, а затем обратился к доктору со словами:

— Помогите ему, а то ведь так и сердце может не выдержать.

Коренастый доктор Каба с лицом, похожим на свежую булочку, улыбнулся:

— Напротив, ему сейчас легче станет… Так бывает, уверяю вас. Когда после тяжелой душевной встряски наступает полная апатия, лучше всего, если больной как следует выплачется. Но укольчик я ему все же сделаю.

— А когда с ним можно будет разговаривать? Когда он будет в силах говорить?

— Уже завтра утром. Все будет нормально. Я ему сейчас сделаю укол, и он спокойно проспит часов восемь, товарищ подполковник.

— Хорошо, — кивнул подполковник. — Но только не расспрашивайте его ни о чем. И… не пускайте к нему никаких посетителей.

— Слушаюсь, товарищ подполковник.

Дойдя до выхода из палатки, Холло обернулся и бросил взгляд на Шаранга. Тот все еще рыдал, пряча лицо в солдатской подушке, и можно было подумать, что он прячет его в коленях матери.

6

И вот настал тот самый день, когда Рике совершенно неожиданно для Шаранга приехала к нему в часть…

Он сидел в столовой спиной к двери и с неприязнью ковырял вилкой в тарелке. Рядом с ним, за одним столом, с аппетитом уписывали за обе щеки свинину с капустным гарниром его товарищи. Невольно Шаранг вспомнил, как он по нескольку раз в день в наказание за какой-нибудь проступок выносил помои свиньям, которых держали в подсобном хозяйстве части и из которых потом, когда их забивали, делали кровяные и обыкновенные, начиненные мясом колбасы или же приготовляли вот такое жаркое. Крестьянские парни обычно не брезгуют такой работой. Но Шаранг с самого рождения испытывал отвращение к различным неприятным запахам, поэтому его всегда подташнивало и у него сильно кружилась голова, когда он нес ведро с помоями в свинарник.

Шаранг после этого чувствовал отвращение не только к пище, но и к самому себе. Он подолгу тщательно мыл руки, смывая с них грязь и пушечное сало. А когда ему приходилось копаться в моторе танка, то по сигналу трубы, которая звала солдат на обед, он начинал тереть руки не только мылом, но и песком, чтобы очистить липкую грязь.

Вдруг на плечо Шаранга легла чья-то рука, а в нос ударил противный, острый запах чеснока.

— Пошли! — выпалил Чимас, стоя за его спиной. — Тебя разыскивает одна великолепная секс-бомба. Вставай, Мямля!

— Меня ищет?

— К сожалению, тебя. Должен тебе сказать, что такая девица, такая девица, что я готов сесть из-за нее на губу… Пошли, чего тянешь? Меня Видо послал за тобой.

— Видо? Ефрейтор Видо?.. — Услышав фамилию ефрейтора, Шаранг сначала даже вставать из-за стола не хотел, опасаясь нового розыгрыша со стороны Видо и Чимаса, которые уже не раз это проделывали. Чимас, будучи старослужащим солдатом, спал внизу, а Шаранг, как новобранец, — на втором ярусе, над ним. Чимас часто доводил Шаранга, насмехался над ним и сам придумал ему прозвище — Мямля. А чем, собственно, отличался от него командир отделения ефрейтор Видо?

Когда Шаранг пришел в отделение, Видо внимательно осмотрел его и, заметив, как тот неловок, лишь скривил губы. Во время первого учебного марша Видо мысленно уже оценил новичка. На одном из привалов Шаранг, отойдя в сторонку, незаметно вытащил из кармана фотографию Рике, надеясь, что это придаст ему новых сил, и так замечтался, что до него не сразу дошла команда «Строиться!». Быстро спрятав фотографию в карман, он второпях забыл застегнуть пуговицу френча.

Это не ускользнуло от зоркого взгляда Видо.

— Что это такое?! — набросился ефрейтор на Шаранга. — Уж не оставили ли вы дома, товарищ Шаранг, лакея, который обычно одевал вас, или, быть может, вы решили стать нудистом? Запомните раз и навсегда: солдату запрещено ходить голым. Солдат всегда и при любых обстоятельствах должен проявлять моральную твердость, товарищ Шаранг! Так что должен проявлять солдат? Повторите!

— Моральную твердость!

— Правильно! А сейчас, чтобы вы этого не забывали, я вам кое-что сделаю на память! — С этими словами Видо с силой оторвал злополучную пуговицу, а затем, вынув из кармана перочинный ножик, обрезал им и остальные пуговицы на френче Шаранга. Зажав пуговицы в кулаке, он потряс их немного и засмеялся, а затем приказал солдату надеть противогаз. — Вот так, — наставлял он, — а теперь достаньте иголку с ниткой и пришейте свои пуговицы на место на ходу. Вот тогда вы запомните, что такое воинский порядок, маменькин сынок.

С тех пор Видо не упускал ни малейшей возможности, чтобы за любую мелочь уколоть новенького. Так уж оно бывает, что у человека, который очень волнуется и старается что-то сделать лучше, подчас все не ладится. Мать так любила Ферко, так его жалела, что даже забирала у него из рук ботинки, если он вдруг собирался их почистить.