Еще сегодня здесь ходил и разговаривал Чжоу, дышал этим воздухом, пользовался этими вещами, сидел за этим столом, спал на этом диване. И, вот его уже нет, он уехал, быть может, надолго, быть может, навсегда...
Возвращаясь из цеха, Зина думала, что дома она будет плакать, но плакать не хотелось.
Она умылась, взяла с этажерки книжку, села на диван, но книжку так и не раскрыла; смутное ощущение какой-то перемены заставило ее задуматься. Все-таки в комнате что-то изменилось, появилось что-то новое. Она не могла понять, что именно появилось, но она это чувствовала, почти осязала.
Ей показалось, что в комнате душно. Она подошла к окну и с облегчением облокотилась на подоконник. На улице было темно и холодно. Горели фонари. Шли прохожие. В отдалении глухо постукивала электростанция, — это бился пульс всего завода.
Невольно начала она перебирать в памяти события истекшего лета. Знакомство с Чжоу, замужество, борьбу с Грузом, гибель Тамары, арест Крюкова... Почему-то припомнился какой-то случайный разговор с Грузом. Это было весною. Где разговаривали — не запомнилось. Груз пытался за ней ухаживать и, по своему обыкновению, доказывал, что любовь и всякие прочие чувства — пустяки, важна, мол, одна работа, а все остальное лишь для забавы. Она спорила, ей казалось, что полюбить — это значит все забыть, всем пожертвовать, ни о чем не размышлять. Каким простым и легким казалось ей тогда все на свете! Теперь Зина знала, что таков любовь.
Она смотрела на слабо освещенную улицу. Осенний ветер раскачивал молодые деревца, посаженные вдоль тротуаров. За ее спиной висела карта далекого и неизвестного ей Китая. Что бы ни случилось, где бы ни пришлось быть, она знала, что всегда и везде теперь будет озабочена судьбой этой страны.
Темно-лиловая, почти черная туча заволокла все небо. Собирался дождь. Ветер делался все неистовее. Запахло сеном и яблоками.
Зина вдруг подумала о том, что только осенью так часто меняются в воздухе запахи. Ветер будто играет ими. Примчится, дыхнет свежим хлебом, печным дымком, сырой землей, притихнет, унесется, покружится где-то возле сеновалов и погребов и вернется с новыми запахами.
Когда Зина сблизилась с Чжоу, ей казалось, что она не сможет без него жить... А вот теперь... Осталась одна... И ничего... Живет... И будет жить... Жить, жить... Всегда дышать этим воздухом, этим ветром, этой осенью... Конечно, она могла уехать, никем это ей не заказано. Но разве может она покинуть родину? Да ведь Чжоу и полюбил ее оттого, что была она дочерью своей страны...
Ощущение жизни охватило Зину. Это было какое-то новое, неизвестное ей до сих пор чувство силы, веры в себя.
Ей даже стыдно сделалось за то, что весною она побаивалась Груза. Какая же она была еще девчонка! Нерешительная девчонка! Хваленая сдержанность Груза! Умерщвляющая все творческие порывы воля бесчувственного себялюбца или пламенная, одухотворяющая воля человека, движимого сильными чувствами. Теперь Зина видела разницу между Григорьевым и Грузом.
Она вдруг поняла, что новое заметила она, войдя к себе в комнату. Это была перемена, происшедшая в ней самой.
Ветер с силой распахнул оконную раму, одна из ее половинок больно ударила Зину по руке. Она плотно крыла окно и опустила занавеску.
Только сейчас Зина заметила на стуле нарванный ею утром букет. Так она и забыла отдать его Чжоу! Ветки шиповника поникли, коралловые ягоды потускнели. Зина сунула букет в кувшин с водой. Пусть живет... Пусть живет подольше.
Спокойно прогромыхал гром, и, точно от этого звука, ярче вспыхнуло электричество. Зина расправила ветки, они уже оживали. За окном полил дождь. Зина завела будильник на семь часов, она работала в утренней смене.
1935 — 1937
