Утренняя луна - [3]

Как будущий художник, Джекка не могла этого не оценить, но она всю жизнь стремилась вырваться из крохотного городка в Нью-Джерси, в котором выросла, и трудилась ради этого не покладая рук. Поэтому искреннее восхищение у нее вызывали только большие города, такие как Нью-Йорк.

Что касается Рида, он собирался стать врачом, а значит, мог бы работать где угодно. К тому же теперь его связь с Эдилином была разорвана. Джекка представила, как они вдвоем живут в Париже: он – известный кардиохирург, она – художница, перед которой благоговеют французы; они часто приезжают в Эдилин, чтобы навестить Ким.

Машина остановилась перед домом Олдриджей, и Джекка спросила:

– Когда я смогу увидеть Ким?

– В любое время. Жена уже в больнице, и я поеду туда же, как только выгружу твои вещи. Можешь поехать со мной, если хочешь.

– Очень хочу.

Они проехали десять миль от дома Олдриджей до больницы в Вильямсбурге. Увидев Ким, сидящую в постели с альбомом в руках, Джекка с облегчением рассмеялась.

– Похоже, с тобой все в порядке, отдыхаешь.

Родители Ким вышли из палаты, дав возможность подругам поговорить.

Как только они остались наедине, Джекка спросила:

– Я сказала твоему отцу, что хочу порисовать на Фраппе-Пойнт, и он едва не лишился чувств. Почему?

– Ты не сделала этого!

– Сделала, – сказала Джекка. – Так что колись!

– Я же говорила, что нельзя упоминать это название в присутствии жителей Эдилина.

– Ничего подобного ты не говорила.

– Ну, может, и не говорила. – Ким покосилась на дверь и понизила голос: – Это своего рода местный бордель, то есть не совсем бордель, а место, куда приходят потрахаться. И так продолжается уже много десятилетий.

– Десятилетий? – недоверчиво переспросила Джекка.

– После Первой мировой войны – это точно. А она закончилась в…

– В 1918 году, – быстро сказала Джекка. – И прошу, не напоминай мне о той войне – ведь именно тогда был открыт магазин «Скобяные товары» Лейтонов. А если я еще раз услышу о том, что у нас, Лейтонов, есть традиции, которые мы обязаны поддерживать… Ладно, так что там с войной?

– Кто-то назвал это место Мысом французских писем – ну, ты знаешь, что так раньше назывались презервативы, а их там использовали в большом количестве. Постепенно «французские письма» превратились во «фраппе» – так появилось название.

– Понятно, – заключила Джекка. – Значит, я должна называть этот мыс Стерлинг-Пойнтом в беседах со всеми, кому за тридцать.

– Совершенно верно.

– Дай посмотреть, что ты рисуешь, – попросила Джекка и взяла альбом подруги.

Страстью Ким были драгоценности, и она обожала естественные формы. Собственно, это и объединило студенток в колледже. Не важно, о чем заходила речь, – о драгоценностях, картинах или скульптуре, – они предпочитали воспроизводить то, что видят в природе.

– Мне нравится, – сказала Джекка, разглядывая наброски колье в форме веточек. Они словно обнимали женскую шею. – Ты добавишь драгоценные камни?

– Я не могу себе позволить камни. Мне и серебро вряд ли по карману.

– Могу попросить папу, чтобы он прислал несколько стальных подшипников.

Ким рассмеялась.

– Лучше расскажи, как это он отпустил тебя ко мне? И еще, поподробнее, – о тебе и мужчинах, желательно о тех, на которых из одежды надеты только пояса для инструментов.

– С радостью, но сначала ты расскажешь мне о Риде, Лауре и скверном мальчишке-пасторе.

Ким застонала.

– Только не упоминай об этом, если Рид окажется поблизости. И не шути.

Улыбка исчезла с лица Джекки.

– Все так плохо?

– Хуже, чем ты можешь себе представить. Рид действительно без памяти любил эту маленькую шлюшку и…

– Ты всегда придерживалась именно такого мнения о ней?

Ким снова посмотрела на дверь.

– По правде говоря, мое мнение было еще хуже. Я считала ее обыкновенной… заурядной.

Родившись талантливыми, Джекка и Ким были благодарны судьбе, но никогда не сказали бы во всеуслышание, что немного презирают людей, которые не умеют творить.

– Насколько обыкновенной? – спросила Джекка.

– Абсолютно. Она никогда не сделала ничего, отличающегося от того, что делают все. То, как она одевалась, о чем говорила, что готовила – все это было безвкусным… унылым. Я никогда не могла понять, что Рид в ней нашел.

– Она хорошенькая?

– Да, но ничего выдающегося. Понимаешь, она такая, как все.

– Может быть, по этой причине она и ушла от твоего брата? Возможно, чувствовала себя неуверенно рядом с Ридом, – предположила Джекка. – Я видела его лишь однажды, но, насколько помню, он весьма недурен собой. И вероятнее всего, умен, иначе не смог бы учиться в медицинской школе.

Взгляд Ким стал тяжелым.

– Ты приехала ко мне или к моему внезапно ставшему свободным брату?

– Я узнала, что он свободен, только час назад. Но теперь намерена этим воспользоваться.

Ким хотела что-то сказать, но увидела, что в палату входит ее мать.

– Считай, что получила мое благословение, – прошептала она и пожала руку подруги.

С благословением или без него, но в течение следующих дней Джекка обнаружила, что не может привлечь внимание Рида. Он был даже красивее, чем ей помнилось, к тому же в свои двадцать шесть лет был близок к тому, чтобы стать настоящим доктором.

Джекка старалась изо всех сил, но он ее не замечал. Она носила очень короткие шорты, обнажавшие стройные ноги, и открытые маечки, демонстрировавшие красивую грудь. Но Рид на Джекку не смотрел. По правде говоря, он не смотрел ни на кого. Он просто бродил по дому в старых джинсах и свитере, иногда сидел, уставившись в телевизор, но чаще его невидящий взгляд был устремлен в стену. Создавалось впечатление, что его тело оставалось живым, а душа умерла.