Утренний ветер - [52]

— Тоно Илавский? — спросил Валко.

Священник сделал рукой отрицательный жест:

— Имя вы узнаете потом, когда будет в этом острая необходимость. А пока одна просьба: помогите честному человеку. Но это в случае крайней нужды. Скажете, что он был у вас, когда я дам вам знать.

— Откуда же вам известно, что его подозревают? — удивился Валко.

Священник отпил глоток, закурил сигарету и, придав лицу благостное выражение, ответил:

— Как служитель бога, я должен знать обо всем, что вокруг нас происходит.

— Ваша правда, — покосился на него Валко и откинулся на спинку стула.

Священник распрощался и ушел. Если бы он неожиданно вернулся, то застал бы Валко в том же положении, в каком оставил: сидящем грузно на стуле у недопитого бокала вина. Хмуря лоб, он недоумевал, почему священник просил его, чтобы он помог какому-то знакомому. Кто такой его знакомый? Пожалуй, Тоно Илавский. Он знает его брата. Но ведь тот парень чуть не убил Рудо, а Рудо и Тоно друзья. Нет, Тоно подозревать нельзя.

Когда он вспомнил, как священник отнесся к его воскресной работе, от души его отлегло. Какой же это хороший священник! Он не требует от верующих невозможного и разрешает делать так, чтобы и Бакоши были довольны и церковнослужители тоже. Как это разумно! Ведь в конце концов человек должен как-то жить и чувствовать себя хорошо на этой земле. А что будет после смерти? Оттуда еще пока никто не возвращался: ни святой с неба, ни грешный из ада. Да и пан священник за него замолвит там слово, если будет нужно.

Валко успокоился и в душе благодарил священника за то, что тот навестил его и морально поддержал. Он посмотрел на часы, стоящие на шкафу, и вскочил со стула. Быстро переоделся, разбудил старшую дочь и поспешил на работу.

Бригада Мишо Бакоша с самого утра работала с таким энтузиазмом, как никогда. Валко несколько неожиданно для себя услышал, что ребята решили отработать смену и за больного Рудо. Хотели ему потом что-нибудь купить. Сначала Валко это не понравилось. Почему он должен работать за другого? Но когда он узнал, что бездействие крана снижает заработную плату бетонщиков, он плюнул на ладони и принялся работать так, как будто бы строил собственный дом. Ведь и по поводу соревнования он ворчал, а когда понял, что так больше заработает, сказал: господи боже, помоги получить побольше.

За работой кто-нибудь все время вспоминал Рудо.

— Да, я за него всегда заступался, — сказал Мацак, которого грызла совесть. — Ей-богу, заступался.

Но больше всего Рудо расхваливал Грашко.

— Купим ему маленький приемник, — предложил он. — Сложимся, ведь недорого стоит.

Валко заметил, что сегодня как-то по-особому работает и Тоно Илавский. В обеденный перерыв он подсел к нему. Тоно в тот момент доел холодный шницель и запил его пивом. Увидев Валко, он радостно заговорил:

— Не знаю, как вас, товарищ любитель частной собственности, а меня случай с Рудо заставил хорошенько поразмыслить. Буквально перевернул все мои вывихнутые мозги. Я-то думал раньше: товарищи коммунисты по старой своей злобе к эксплуататорам придираются ко мне, попрекают отцом-помещиком. А оказывается-то, прошлое еще пытается схватить нас за горло.

— Не за горло. Этот прохвост по голове Рудо ударил, — уточнил Валко.

— Не только его, но и всех нас ударил, — продолжал Тоно. — Мне все Бакош, спасибо, разъяснил. Старое-то… ну бывшие хозяева… как показывает этот случай, не хотят смириться с действительностью.

— Известное дело, кому охота свое добро терять, — вставил Валко и почему-то подумал об оборванной смородине.

— Правильно. Это хорошо, что вы начинаете шевелить мозгами, — засмеялся Тоно. — Но сейчас я вам хочу сказать о другом. О своей большой новости.

Валко с недоумением посмотрел на Тоно. Какие такие еще новости могут быть у этого странного человека? Вчера все дегтем мазал, а сегодня вроде наоборот.

— Представьте себе, все тридцать три года я жил с мыслью, что моим отцом был помещик Илавский. А теперь я чувствую себя селезнем, у которого отец был петух.

— Так, именно так, — поддакивал ему Валко, делая вид, что он что-то понял.

Тоно с удивлением на него посмотрел:

— Что? Вы это знали?

— Что? Я ничего не знаю. Я просто так… А что случилось?

— Как раз это я и хочу вам рассказать, — многозначительно произнес Тоно, — Представьте себе, вчера вечером явилась ко мне вдова дровосека из нашей деревни. Я на нее сердился, потому что в свое время она не позволяла мне ухаживать за ее дочерью. А тут пришла и говорит: так и так, родители твои умерли, поэтому я теперь могу сказать тебе правду. Я твоя настоящая мать. У господ не было детей, а ты был у нас четвертый. Вот мы и отдали тебя Илавскому. Так видите, пан Валко, помещик взял меня к себе, чтобы мне легче жилось, а это принесло только передряги, факт.

Валко не узнавал Тоно: никогда до этого он не говорил так взволнованно. А Тоно смотрел вдаль, и перед его глазами вставала могучая фигура дровосека Грица, которого он, будучи мальчишкой, очень любил. Он помнил, как горько плакал, когда Грица — в деревне его по-другому не звали, как красный Гриц, — придавила ель. Да и Гриц всегда хорошо к нему относился, хотя никогда и словом не обмолвился, что он — его настоящий отец.