Утренний ветер - [47]
Тоно перебил его:
— То я мог бы доучиться?
— Думаю, что да. Если бы ты показал себя в работе, то можно было бы кое-что для тебя сделать, помочь тебе в учебе. Но ведь ты сам мало чем отличаешься от помещика.
— Реакционер, помещик… — процедил Тоно сквозь зубы. — Чушь какая-то!
— А разве не так? Подумай, если бы ты был сознательным строителем нового общества, стал бы ты бегать с одного места на другое? Недавно вышел закон о новых налогах. Ты видел, что многие рабочие не понимают, какие будут изменения. Будь бы я на твоем месте, я бы им объяснил, а ты только ухмыляешься. У нас есть своя стенгазета, но скажи, помог ли ты нам хоть раз?
Тоно пожал плечами: никто его не просил об этом, так чего ему навязываться. А он бы, конечно, мог написать парочку статей для стенгазеты. Кое-кого так бы пощекотал, что другие хватились бы за животы. И был бы в почете, если бы на десятиминутках разъяснял то, что сам хорошо знает. Не фразы, а конкретные вещи, как, скажем, тот же закон о налогах.
«Но бог с ним, зачем мне стараться лезть из кожи, — подумал Тоно, — как-нибудь и так проживу».
Однако из головы никак не выходили слова Штефана: «Ты ведешь себя как чужой».
«Вы же меня сделали чужим. Все талдычите о классовой борьбе, хотя старого мира уже нет пятнадцать лет. Что бы я ни делал, для Бакошей и для им подобных я навсегда останусь помещичьим сынком, — размышлял Тоно. — А может, все-таки прав комсомольский секретарь. Я ведь, правда, ничего не делаю, чтобы доказать, что я не таков, за кого они меня принимают. Я не враг и не друг. А почему я ничего не делаю? Из-за нанесенной мне однажды обиды? Или по лености? Из нежелания жить иначе? А как это — иначе? И каким вообще я должен быть?»
Несмотря на все старания, Тоно не хватало фантазии представить себя иным. Он как был, так и оставался в своих глазах все тем же гордым и независимым интеллектуалом, который любил иногда пофилософствовать о несправедливости на земле, а еще чаще предаваться извечным радостям жизни, которые он прежде всего видел в девушках и в вине.
«Недаром говорили старые философы: «Человек сам не может выйти из своей оболочки», — усмехнулся Тоно и добавил: — даже если его об этом очень просят комсомольские руководители».
— У меня за плечами только семилетка, — сказал после паузы Штефан, — но я делаю, что могу. Думаю, что и я пойду еще учиться, когда младшие братья закончат институт. Наша семья живет только на то, что зарабатываем мы с отцом. Но учиться я хочу.
Штефан говорил, а сам внутренне злился на себя. Все это похоже на то, что он как бы просил Тоно: помоги нам, ты более образованный, а у меня только семилетка. Он хотел было все-таки сделать это да заодно тем самым раскачать и Тоно, как-то втянуть его в общественную работу. Но боясь, что тот что-нибудь сморозит, поднимет его на смех, молча встал и подсел к группе молодых рабочих, играющих в карты.
Тоно потянулся, потом вскочил, сделал взмах руками и по мелкой воде направился к Рудо. Тот, не замечая никого, ловил обеими руками бычков. Ловил и переносил в ямку на берегу, окаймленную со всех сторон камешками.
Тоно приблизился к нему и от души засмеялся. Рак, бычки, маленькая форель, раковины — целый аквариум.
— Ты еще настоящий ребенок, — сказал Тоно.
Рудо вспыхнул. Ему было неприятно, что Тоно отгадал его душевное состояние. Действительно, целый час играл он, как ребенок. Ложился на горячие камни, которые представлялись ему головами закопанных в землю великанов, ловил на берегу раков, воображал себя охотником и рыболовом, промышляющим в каком-то далеком, неведомом краю. Тогда раки казались ему крокодилами, бычки — акулами, форель — китом, а раковины — жемчужницами.
— Попробуй поймай их. — Рудо взмахнул головой и поправил мокрые волосы. — Жаль, что мало раков. Ты когда-нибудь ел раков, испеченных на костре?
— На костре? Нет, только форель, завернутую в газету.
— Когда я был мальчишкой, мы варили и бычков. А клешни раков ели сырыми.
Тоно передернуло: сырой рак был ему противен. Он вспомнил, как однажды Рудо рассказывал ему о том, как вместе с цыганами ел жареного ежа. Обкатали они его, живого, в глине и бросили в костер. Тоно от одного рассказа чуть не стошнило.
— Хочешь, я тебе что-то прочитаю? — спросил Рудо.
— Что, роман о ковбоях?
— Нет, стихи.
Тоно сделал гримасу:
— Для них я уже стар.
Они пошли к месту, где лежала их одежда, стали одеваться.
— Вчера я прочитал одно стихотворение о Ваге, — снова начал Рудо, — и мне очень понравился конец. Сегодня, оказывается, самую прекрасную поэзию создают уже не поэты, а другие люди. Вот послушай:
— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать?
— Так ведь это о нас! — вырвалось у Рудо. — Мы ведь строим из глины, из кирпича.
— Кого же угораздило написать эти распрекрасные стихи о такой свалке, о таком вселенском хаосе, как наша стройка «На болотах»? — засмеялся Тоно. — Да и ты, парень, что-то заговариваться начал: «мы» да «мы». Запомни: мы — это потеря индивидуальности.
Рудо не ответил. Как зачарованный смотрел он на Мариенку. Она приближалась к ним. Ветер обдувал ее легкое платье, которое прилегало к телу и мягко поддавалось каждому ее движению.
В романе словацкого писателя рассказывается о событиях, связанных со Словацким национальным восстанием, о боевом содружестве советских воинов и словацких повстанцев. Герои романа — простые словаки, вступившие на путь борьбы за освобождение родной земли от гитлеровских оккупантов.
Им по шестнадцать, жизнь их не балует, будущее туманно, и, кажется, весь мир против них. Они аутсайдеры, но их связывает дружба. И, конечно же, музыка. Ред, Лео, Роуз и Наоми играют в школьной рок-группе: увлеченно репетируют, выступают на сцене, мечтают о славе… Но когда Наоми находят в водах Темзы без сознания, мир переворачивается. Никто не знает, что произошло с ней. Никто не знает, что произойдет с ними.
Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
Триптих знаменитого сербского писателя Милорада Павича (1929–2009) – это перекрестки встреч Мужчины и Женщины, научившихся за века сочинять престранные любовные послания. Их они умеют передавать разными способами, так что порой циркуль скажет больше, чем текст признания. Ведь как бы ни искривлялось Время и как бы ни сопротивлялось Пространство, Любовь умеет их одолевать.
Книга о жизни, о соединенности и разобщенности: просто о жизни. Москву и Таллинн соединяет только один поезд. Женственность Москвы неоспорима, но Таллинн – это импозантный иностранец. Герои и персонажи живут в существовании и ощущении образа этого некоего реального и странного поезда, где смешиваются судьбы, казалось бы, случайных попутчиков или тех, кто кажется знакомым или родным, но стрелки сходятся или разъединяются, и никогда не знаешь заранее, что произойдет на следующем полустанке, кто окажется рядом с тобой на соседней полке, кто разделит твои желания и принципы, разбередит душу или наступит в нее не совсем чистыми ногами.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.