Утренний свет - [16]

Шрифт
Интервал

Вот он, угрюмый, седой, обветренный, только что возвратившийся из очередной поездки, сидит в тесной кухоньке, где все напоминает о матери, — и чисто выскобленный стол, и русская печь с задымленным челом, и самовар со вмятиной на крутом боку, и белая скатерть, и занавески. Широко расставив ноги в смазных сапогах, отец пьет водку и смотрит прямо перед собою странно-светлым и каким-то невидящим взглядом. В углу, на скамье под начищенными кастрюлями, молчаливо согнулась Анна.

Оставшись хозяйкой в доме, сестра забыла себя ради пятерых детей, которым стала матерью. Так, выкармливая и выхаживая малышей, в вечной изнурительной суете, она погасила свою молодость, и тонкое, большеглазое лицо ее быстро пожелтело, покрылось морщинками.

Только уехав из дома, Павел понял, в каком неоплатном долгу находятся все они, дети машиниста Качкова, перед тихой Анной, отдавшей им свою жизнь.

— Ты напиши ей, — проговорила Клавдия, и голос у нее дрогнул. — Непременно напиши.

Они приостановились, и Павел, кивнув на поблескивающие рельсы, сказал:

— Погляди, рядышком бегут. Так и мы с тобою, Клавдия, побежим вместе. Нет, — Павел рассмеялся, — не побежим, а пойдем… Мы долго проживем, а когда будем старичками, я приведу тебя на это самое место и скажу: «Тут началась наша жизнь!»

— Старичками? — удивленно повторила Клавдия. Она попробовала представить себя старухой — и не сумела: это было слишком уж далеко. — Господи, — прошептала она, — неужели это правда?

— Правда, правда, — с горячностью повторил Павел и опустился на теплый песок, увлекая за собой Клавдию. Он обнял ее голову, обремененную тяжелыми косами, и, задыхаясь, прошептал ей в ухо: — Дикарь ты мой глупый… где ты такая выросла? Ну, веришь, веришь? Не знаю, как я жил без тебя… Рядом — и без тебя. Понимаешь?

— Да! Но неужели…

— Опять?

Они засмеялись, Павел прижал к себе голову Клавдии, погладил, бережно поцеловал в висок.

— В воскресенье приду к тебе в дом. Пусть твоя мама увидит…

Клавдия покраснела, засмеялась, пытаясь скрыть смущение.

— Приходи. Как странно: в то воскресенье как раз у нас сватов принимали. А мне кажется — это давно-давно было…

— Ну конечно! — весело воскликнул Павел. — Сто лет назад!

IX

Они сговорились встретиться на другой день, в воскресенье, ровно в полдень, за городом, на берегу Боровки. А вечером Павел собирался прийти в гости к Суховым.

Клавдия вернулась домой с ночной смены в тихий рассветный час — мать как раз доила корову.

— Испей парного, — предложила она дочери, протягивая кружку с пенящимся молоком.

— Спасибо, — как-то машинально ответила Клавдия.

Они помолчали. Мать кончала дойку, тугие струи молока с шипением вонзались в пену, взбившуюся до краев подойника.

— Мама, чего я тебе скажу. — Клавдия медленно, по глотку, отпивала молоко, глядя в затылок матери.

— Ну? — отозвалась та и чуть повернула голову.

— К нам сегодня гость придет, вечером.

— А-а.

— Надо его принять, мама… — Клавдия затруднялась произнести «получше» или же «по-доброму»: выходило, будто она приказывает матери, а это не было принято у них в доме. — Водки не надо, он не пьет, — скороговоркой заключила она, — испеки сдобнушек. Ты так вкусно их печешь! Ну, мама?

Матрена Ивановна с усилием поднялась с маленькой скамеечки, на которой сидела. Клавдия с готовностью подхватила тяжелый подойник.

— Испеку, долго ли! — услышала она негромкий, ласковый голос матери: и все-то она понимает, мать, с первого слова, с первого взгляда.

В кухне Клавдия принялась было усердно хозяйничать — надо было процедить молоко, разлить его по крынкам, — но Матрена Ивановна отняла у нее цедилку и строго приказала:

— Ступай спи. Наработалась.

— Ты, мама, разбуди меня в десять часов, не забудь.

— Говоришь, вечером, а сама…

— Еще и утром, мама… надо.

Клавдия прижалась щекою к материнскому плечу, тихонько засмеялась.

— Ну, ступай, ступай, разбужу, раз уж надо, — сказала Матрена Ивановна и чуть улыбнулась.

Утром Клавдия с трудом удерживалась, чтобы не торопиться и не прийти на берег Боровки раньше времени. И все-таки не удержалась, и, когда ступила на горячий прибрежный песок, с городской каланчи донеслось одиннадцать размеренных ударов. Впереди оставался, значит, целый час ожидания.

Клавдия разулась, вошла в воду, и по ногам тотчас же шелковисто и ласкающе заструился песок. Она шлепнула ногой по воде, прохладные брызги окатили лицо, да так, что сердце у Клавдии даже екнуло. И тут ее подхватил вихрь отчаянного, точно бы ребячьего, озорства: с силою топая, она кинулась навстречу волне. Мутные брызги летели ей в лицо, мокрый песок податливо уходил из-под ног, а она размахивала руками и громко смеялась.

Только много позднее она поняла, что это был подаренный судьбою последний, самый последний миг бездумной, юной счастливости.

Опомнившись, она остановилась, оглянулась почти с испугом. Нет, никто ее не видел, одна она стояла на берегу, а широкая песчаная дорога, ведущая к поселку, пустынно светлела под солнцем. Почему не идет Павел? Сколько прошло времени?

Клавдия ополоснула ноги и уселась на берегу, — надо было ждать, слушать каланчу. Опустив голову, она задумалась о чем-то смутном, желанном, близком. И тут долетел до нее частый, прерывистый звон. Как странно звонит каланча… Да это набат! Пожар! Скорее, скорее, надо бежать!


Еще от автора Надежда Васильевна Чертова
Большая земля

«Большая земля» — самостоятельная часть романа «Пролегли в степи дороги».Действие романа «Большая земля» охватывает сорок лет жизни степной деревни — от русско-японской войны до весны 1943 года. В нем живут и действуют представители нескольких поколений крестьян, в частности семья Логуновых, где «золотым корнем» рода является Авдотья, народная поэтесса, о которой М. Горький сказал: «Надо, чтобы вопленица Авдотья Нужда спела отходную старому миру».


Рекомендуем почитать
Сердце помнит. Плевелы зла. Ключи от неба. Горький хлеб истины. Рассказы, статьи

КомпиляцияСодержание:СЕРДЦЕ ПОМНИТ (повесть)ПЛЕВЕЛЫ ЗЛА (повесть)КЛЮЧИ ОТ НЕБА (повесть)ГОРЬКИЙ ХЛЕБ ИСТИНЫ (драма)ЖИЗНЬ, А НЕ СЛУЖБА (рассказ)ЛЕНА (рассказ)ПОЛЕ ИСКАНИЙ (очерк)НАЧАЛО ОДНОГО НАЧАЛА(из творческой лаборатории)СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ:Заметки об историзмеСердце солдатаВеличие землиЛюбовь моя и боль мояРазум сновал серебряную нить, а сердце — золотуюТема избирает писателяРазмышления над письмамиЕще слово к читателямКузнецы высокого духаВ то грозное летоПеред лицом времениСамое главное.


Войди в каждый дом

Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.