Утренние слезы - [77]

На него и в самом деле, когда он вышел из номера, обратили внимание два парня в нейлоновых теннисках, которые стояли возле конторки дежурной и сразу же умолкли, как только увидели Шаблонова. Они молча проводили его любопытными взглядами, и Шаблонов слышал, как один из них спросил другого: «Что за фраер?» — спросил насмешливо, оскорбительно, с тем пренебрежением в голосе, какое Шаблонов частенько улавливал чутким своим ухом, если о нем заходила речь среди мужчин, думающих, что он не слышит их. Другой, видимо, пожал плечами и ничего не ответил.

Уборная времен царя гороха, ржавая железная раковина, фырчащая и брызжущая струйка теплой воды — все это убожество доконало Шаблонова, и он решил, что завтра же скажет в управлении, что лучше он будет жить в частной какой-нибудь комнатенке, чем здесь.

Проходя опять мимо конторки, возле которой уже не было парней, он узнал от дежурной, что в гостинице собрались физкультурники на какой-то межрайонный слет и что живут они здесь уже четвертый день.

— Да какие они физкультурники! — добавила простодушная женщина. — «О чем мечтаешь, Коля?» — передразнила она кого-то. — «Где бы червончик найти». Физкультурники! У них одно соревнование на уме.

Шаблонов уже собирался лечь в постель, как вдруг кто-то торопливо пробежал по коридору, где-то хлопнула дверь, и женский голос со смехом спросил что-то…

— Чего, чего! — услышал Шаблонов у себя за дверью. — Все уже закрылось! Десять минут… Разве успеешь! А кто здесь живет? — спросил девичий голосок, и Шаблонов услышал вдруг нетерпеливый стук в дверь: — Ей, кто тут? Откройте…

— Сейчас, — откликнулся Шаблонов и, ничего не понимая, в тревожной торопливости надел рубашку.

На пороге стояла очень высокая девушка в голубом стареньком тренировочном костюмчике.

— О-ой! — сказала она. — Это не наш… — Но не попятилась, а без тени смущения на лице вдруг спросила у Шаблонова: — А у вас ничего нет поесть? Вы тут один живете, да? Вы, наверное, начальник какой-нибудь. Трехместный на одного, — говорила она, переступив порог и оглядывая его жилище. — Шикарно!

— Ну, раз зашли, — сказал Шаблонов с иронической усмешкой, — так уж закрывайте, а то что ж так, нараспашку…

— Нет, я серьезно… У вас не найдется чего-нибудь? А то есть ужасно хочется!

— Найдется, найдется, — ворчливо отозвался Шаблонов, захлопывая дверь. — Ну, садитесь, что ли…

— Нет, а правда, вы кто? — спросила она, дохнув ему в лицо чуть заметным неприятным винным запахом.

— Ревизор.

— Остряк, — сказала девушка и с игривым пренебрежением села на стул, положив ногу на ногу.

Она была в белых босоножках, кожа которых потрескалась на сгибах и покрылась черными морщинами. Городская пыль еще не была омыта с ног, смуглые ее пальцы, длинные и плотно прижатые друг к дружке, с белесыми ногтями, были обметаны серой пылью, а стопы, казалось, были усыпаны бурыми какими-то веснушками. Девушка не прятала грязных своих ног, словно бы пыль на ее ступнях и пальцах была так же естественна, как и то, что она зашла к нему в номер с неожиданной своей просьбой, словно она очень доверяла ему, незнакомому человеку, зная заранее, что он не осудит ее за пыль на ногах и за этот выгоревший, с белыми лампасами, туго натянутый костюмчик, который она тоже не успела сменить на платье.

Шаблонов мельком успел увидеть только общее выражение ее лица и теперь, роясь в чемоданчике, доставая хлеб, боялся поднять на девушку глаза, потому что ему показалось, что она очень красива и у нее подвижные, нервные ноздри.

— Может, чаю хотите сладкого? — осмелился спросить он и очень разволновался, разглядев наконец-то свою нежданную гостью.

— А, черт с ним, с чаем… Давайте пить чай. Я бы, конечно, чего-нибудь покрепче с горя… Но черт с ним. Проиграла я сегодня по-глупому! — воскликнула она, всплеснув руками. — Должна была прийти первой, а пришла шестой… И к черту! Чтоб я еще раз согласилась — никогда! Этот наш дурак уговорил меня. Я месяцев пять не тренировалась, зажирела… А он — поехали да поехали… Первое место! Тьфу! Позорище… Вы представляете, такая дылда, как я, бежит. Ой, кошмар! Фу-у! Да еще жара эта. Голова — печка, ничего не вижу, не слышу. А прибежала — и свалилась как дура! В глазах ночь, ноги подкосились, и я прямо куда-то ухнула. Господи! Мне бы сойти, я уже знала, что проигрываю, мне бы сойти, а я бегу. Ну, не дура? А у вас ничего нет выпить?

— Нет, — виновато сказал Шаблонов и очень пожалел, что у него нет бутылочки вина.

Она, казалось, тоже только теперь разглядела его и немножко оробела, во всяком случае смущенно опустила глаза и поджала ноги, спрятав их в тени стула. Руки она положила на колени, обхватив их растопыренными пальцами с белесыми тоже, выпуклыми, длинными ногтями, на которых жалко розовели остатки лака.

— Вы не подумайте, — сказала она, — что я какая-нибудь… Я думала, здесь наши. Мне все равно, я могу уйти, если мешаю… Забыла сегодня поесть. А тут буфета никакого, ничего… Хоть помирай. Мне ребята налили вина, а я думаю, а, черт с ним! Собака, — сказала она без всякой злобы. — Говорила этому дураку, чтоб отстал… «Поедем, поедем! Первое место!» Ну, какая я бегунья! Была. Да, была. А теперь вон бедра какие! — она с явным отвращением хлопнула себя по упругим ляжкам. — Мне килограмма четыре или пять сбрасывать, если бегать. Надоело все! На кой черт мне этот спорт? Верно? Я жутко переживаю, когда проигрываю. Сдохнуть могу от тоски! А зачем мне это нужно? Как будто меня оплевали, оскорбили, втоптали в грязь. А всего-то! Не прибежала первой. Ну, не дура?