Утраченный трон - [9]

Ненадолго воцарилось молчание, гости злобно смотрели на хозяина, лица их побелели от ярости и страха. Потом они, словно неохотно, переглянулись.

— Если он знает… — прошипел колдун, не удовлетворившись молчаливым обменом взглядами.

Маерлин резко откинул голову, прищурился и снова повернулся к хозяину дома.

— Кто те четыре барона, которые знают о… тающих людях?

Сиятельный покачал головой.

— Нет, — мягко ответил он, — эта маленькая тайна — моя единственная защита от вас двоих на данный момент. Если мы доверяем друг другу, позвольте мне сохранить ее. — Тень улыбки проскользнула по его лицу, потом он прибавил: — Итак, теперь уже пять баронов могут выдать вас Пробужденному королю. Надеюсь, наш маленький заговор закончится стремительной атакой, что бы мы ни решили сделать со Сноусаром.

Глаза Маерлина блеснули.

— Вы утверждаете, — яростно произнес он, — что у вас есть от нас защита. А какая у нас защита от вас?

— Такой защиты, которая могла бы остановить одновременно четырех баронов, у вас нет, — любезно ответил барон Сиятельный. — По-моему, сейчас лучший для вас выход — все мне рассказать и сделать меня таким же предателем на тот случай, если кто-то из магов короля заглянет в наши мозги при помощи своих чар.

На этот раз двое посетителей обменялись более долгими взглядами, но по-прежнему молча. В конце концов Маерлин резко кивнул; в ответ маг Корлаун подступил почти вплотную к барону и резко заявил:

— Подробности моих заклинаний вы не узнаете ни сейчас, ни в будущем. Никогда. Это моя защита.

Барон Сиятельный пожал плечами, и маг продолжал:

— Огненное колдовство происходит именно так, как вам известно; насколько я знаю, только эта магическая сила делает пламя таким ярким, зеленым и синим.

Он без необходимости шагнул вперед, потирая ладони, словно в задумчивости. Если он заметил, как кот слегка шевельнулся под стулом, то не подал виду.

— Вместо того чтобы сгореть и превратиться в пепел, люди, попавшие в этот огонь, становятся «Тающими», как я их называю. Их плоть тает на костях, стекает и оплывает, кости становятся гибкими, как резина, и очень прочными. И тогда Тающие подчиняются моей воле.

— А когда вы спите, они освобождаются?

— Нет, — резко бросил маг и, ничего не объясняя, прибавил: — В любое время я могу «сжечь» Тающего на расстоянии. Он вспыхнет, как факел, когда я отправлю нужное заклинание. Магия перейдет в Тающего, и его пальцы станут излучать ее, когда он прикоснется к нужному человеку. После этого Тающий превратится в золу и пепел, и вся мощь моей магии обрушится на того, к кому он прикоснулся… например, на короля или на одного из членов его драгоценной Банды Четырех.

— А может быть, на барона-предателя? — прошептал Одеман Сиятельный, рассматривая свои ногти. — Я понял предостережение, о хитрейший из магов.

О, хитрецы! Лжецы, предатели и трусы.

Пробужденный король Аглирты мрачно улыбался, глядя, как один за другим роскошно разодетые придворные проскальзывали в арку золоченых дверей и присоединялись к толпе, которая уже бурлила вдоль стен тронного зала. Никто из них не приближался к самому Речному Трону: король сидел один посреди обширного пустого пространства, и лишь юные пажи стояли неподалеку, скрытые от его взгляда вырезанными из камня коленопреклоненными рыцарями по обеим сторонам от трона.

Король Келграэль Сноусар согнул и разогнул руки и подавил в себе желание усесться на трон боком, перебросив ноги через один из мраморных резных подлокотников. Он помнил, что так сидеть гораздо удобнее, чем прямо, глядя с высоты на собравшихся придворных. Подавить позыв к зевоте было гораздо труднее.

Ему следовало испытывать возбуждение, злиться, или забавляться, или с нетерпением ждать того, что должно произойти. Вместо этого король Аглирты ощущал некоторую усталость, легкую тошноту при мысли о том, что сейчас произойдет, и мрачную опустошенность. Он уже не сжимал лежащий у него на коленях скипетр, а лишь слегка прикасался кончиками пальцев к древнему гладкому металлу. Он начал было ритмично постукивать по скипетру пальцами, но решительно остановил себя и снова крепко стиснул рукоять.

Конечно, некоторые из следящих за ним заметили этот жест и сочли его проявлением страха. Это был признак слабости — нет, очередной признак слабости.

Проспав столько лет, не стал ли он слишком старым для всего этого? Келграэль едва заметно улыбнулся и прикоснулся к эфесу меча, подавляя желание выхватить его и проверить готовность к бою. (Он уже проделал это раньше, когда был один; а если сейчас сделает снова, это породит всяческие толки и дурные предчувствия во взволнованно перешептывающейся толпе.) Он наблюдал, как прибывают все новые расфуфыренные богатеи-купцы и лощеные высокородные господа. Они бросали на него быстрый взгляд, потом отводили глаза и проскальзывали в зал, не приближаясь к Речному Трону, на котором сидел в полном одиночестве владыка Аглирты. Как обычно, единственный, в чьих глазах, обращенных к королю, читалось восхищение, был тот молодой черноглазый парень — сын покойного барда Хелгрима по прозвищу Дворцовый Плащ. Ролин — так, кажется, его зовут — опять робко улыбнулся. Пробужденный король послал ему ободряющую улыбку в ответ, и парнишка отпрянул к своему обычному месту у стены, заметно смущенный.