Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала - [181]
В своем важнейшем исследовании «изучающих свидетельства» Бенджамин Элман поясняет, что их ключевой целью было понять, насколько достоверна информация Классических книг о древних мудрецах; а для этого необходимо критически оценить их слова, приведенные в этих книгах. Поэтому язык мудрецов требует научной и критической оценки[1563]. «Если хоть один персонаж не понят нами как следует, – объяснял Дай Жэнь (1723–1777), ведущий ученый Хань-сюэ, – значение сказанного неизбежно от нас ускользает, а с ним теряется и Путь»[1564]. Но для Дай Жэня Хань-сюэ – не только историко-критический, но и религиозный поиск:
С семнадцати лет я занимал свой ум слушанием Пути и верил, что, если не буду искать Путь в Шести Классических книгах, у Конфуция и Мэн-цзы, то не найду его вовсе; если бы я не поставил себе задачу понять персонажей, понятия и термины Классических книг, то и не имел бы основы для понимания их языка. Над этой задачей я трудился более тридцати лет – и теперь знаю источник порядка и беспорядка на протяжении всей истории[1565].
Кроме того, он стремился перенаправить духовность от темных метафизических спекуляций к созерцанию физического мира, реальности обычных людей[1566]. Но не отбросил Дай Жэнь и идею преображения. На его учение по-прежнему влияла «вера в возможность мудрости»: «Цель учения – вскормить прирожденную человеку благость и помочь ему развиться в достойного или в мудреца»[1567]. Новая текстуальная критика – не только интеллектуальный, но и духовный поиск.
Но другие члены движения «изучения свидетельств» смотрели на исследования Дай Жэня с подозрением. По мере того как ученые все более сосредотачивались на материальном мире, уделяя все больше внимания критическому и лингвистическому исследованию подробностей текстов, цель достижения мудрости все более отдалялась, становясь такой же абстрактной, как идеал святости на Западе. Очевидно, в Китае также началась секуляризация сознания. Но было бы ошибочно приравнивать «учение Хань» и «изучение свидетельств» к современному западному материализму, постепенно исключившему из картины мира «Бога», поскольку в Китае между материальным и духовным никогда не проводилась жесткая граница. Исследования эпохи Цин могли сосредотачиваться на более материальных аспектах ци, «вещества вселенной», однако, как замечает американский ученый Томас Метцгер, оно все же воспринималось как «конкретная реальность, наделенная божественным значением»[1568]. Схожую мысль высказывает и профессор де Бари, отмечая, что ученые эпохи Цин по-прежнему описывали «витальную силу» вселенной как Путь – упорядоченную продуктивность, имеющую направление и цель. Таким образом, в китайском «исследовании вещей» было сакральное измерение. Позднее в Китае эти прозрения были поглощены западными идеями, и китайская традиция обесценилась. Вместо того, чтобы искать Путь в себе, как Мэн-цзы и Гао, под влиянием западного материализма китайцы увидели в Природе чисто внешнюю реальность. Кроме того, как и западные мыслители, они начали рассматривать «просвещение» как освобождение от непросвещенного прошлого. Но в последнее время, как мы увидим далее, растет убеждение, что традиционное китайское воспитание почтения ко вселенной – возможно, именно то, что действительно нужно нашему миру[1569].
Индустриализованные страны Запада со временем ощутили потребность в новых ресурсах и внешних рынках, где могли бы сбывать свои товары; так начался колониализм. Новые колониальные державы нуждались в «недоразвитых» странах и колониях, откуда могли вывозить сырье для нужд индустриального процесса, а их затапливать дешевыми западными товарами фабричного производства, уничтожая местную экономику[1570]. К середине XIX века Британия контролировала большую часть Индостана; в эти годы она сместила последнего императора-Могола. Легкость, с которой англичане подчинили себе весь полуостров, глубоко встревожила индийцев: ведь это означало, что с их социальной системой что-то радикально не так. Они никогда не думали о себе как о «нации» в современном, европейском смысле – вместо организованного единства здесь традиционно поощрялась синергия между разными группами; но по мере вестернизации глубоко иерархичное общество ощутило потребность в новой – широкой, бескастовой, общинной – идентичности.
Именно британцы создали «индуизм» по своему образу и подобию, бессознательно перенеся в Индостан наследие собственного сектантства. Столкнувшись с поразительным социальным разнообразием индийского общества, они ухватились за группы, которые (как ошибочно сочли) поняли – и разделили покоренный народ на мусульман, сикхов, христиан и «индусов». Термин «индус» («индиец») использовался Моголами для обозначения коренных жителей Индии – в отличие от мусульманского правящего класса, так что буддисты, джайны и сикхи – все они, как и большинство населения, называли себя «индусами»
