— Подумать только! — не удержался взрослый.
— Буржуйский генерал приказал подвезти пушки. А у защитников баррикады кончились и патроны, и камни. Что делать? Гаврош, конечно, решил помочь своим. Он взял сумку и пополз к убитым, чтобы собрать патроны. В него стреляли, а он не боялся. Даже песню пел. Вот так…
И звонким, прерывающимся голосом мальчик запел:
…Вперед пробивались отряды
Спартаковцев — смелых бойцов…
— А пули свистели рядом. Одна ранила Гавроша…
— Да, да, жалко его. Погиб, как герой, — сказал взрослый.
Зная о впечатлительности сына, он хотел по возможности сократить печальное место его рассказа.
— Он не тогда погиб, папа, — откликнулся мальчик. — Это в книжке написано, что погиб, когда собирал патроны. А Гаврош был только ранен. Он все-таки дотащил сумку до своих, и они дрались еще целых шесть часов. Баррикада была почти разрушена, в живых остались только командир и Гаврош. А враги были уже совсем близко. Командир свернул знамя и сказал Гаврошу: «Возьми его и убегай. А я задержу их. Знамя надо спасти». Тогда из-за развалин баррикады поднялся шпион с разными глазами. Все думали, что он мертвый, но пуля пробила у него только одно сердце, и он притворился неживым. И вот он взял свой пистолет и выстрелил в спину командиру. А потом бросился за Гаврошем. Гаврош бегал быстрее, но его окружили солдаты. А если тебя окружили, то не убежишь. Гаврош выстрелил в шпиона, но он не знал, куда целить, в какое сердце. И попал не в то. Шпион продолжал бежать. Гаврош снова выстрелил и снова попал не в то сердце. А враги уже рядом. Они окружают его со всех сторон, хотят отнять знамя. Сейчас он погибнет…
Глаза мальчика округлились от ужаса, губы дергались, будто он сейчас заплачет.
Взрослый встал с тахты и положил руку ему на плечо:
— Ну, не надо так переживать, малыш. В конце концов, это только книжка, и в ней описаны очень давние события.
Мальчик вдруг сбросил руку отца с плеча и, всматриваясь вдаль, закричал:
— Давай мне знамя, Гаврош, давай знамя, я спрячу!
Взрослый прижал его к себе, гладил по волосам, что-то бормотал успокоительное.
В этот миг в открытое окно влетел какой-то сверток, упал на пол. Мужчина быстро подошел к окну, отодвинул занавес и выглянул. Никого не было.
Когда он обернулся, мальчик прижимал к груди сверток.
— Ну что там такое? — недоуменно спросил мужчина.
— Он успел! — торжествующе воскликнул мальчик и развернул сверток.
Это было пробитое пулями красное знамя…
«Надо было бы еще навестить сына, — думает Павел Юрьевич. Судя по чересчур бодрому письму, у него что-то не ладится. Полчаса полета до космодрома, а там еще часок — и я буду на искусственном спутнике «у Володи. Что же у него не ладится? На работе или дома? Скорее всего — дома. Вера — очень капризная женщина, а у него не хватает чуткости. Если мне станет легче, обязательно полечу, что бы там ни говорил врач. «Зайцем» проберусь на ракету…»
Он знает, что ему не станет легче. Хоть кибер-диагност не сообщает пациентам результаты исследований, Павел Юрьевич по невозмутимому лицу врача понял все. Его дни, а может быть, часы сочтены.
Прежде всего Павел Юрьевич составил список дел, которые надо обязательно закончить. Конечно, он боялся смерти, но со своим страхом сжился настолько, что со стороны казалось, будто он и вовсе не боится. Так спокойно и деловито готовились в последний путь его прадеды — русские крестьяне.
Дела, которые надлежало закончить, были все личные и сугубо личные. То, что касалось его геологических работ, будет продолжать двойник-сигом — существо, синтезированное из пластбелков. В нем как бы смоделирован мозг Павла Юрьевича. Они проработали бок о бок с двойником более двадцати лет. За это время сигом усвоил все, что знал Павел Юрьевич. Иногда ученому казалось, что сигом усвоил и его манеру держаться, его походку, его улыбку. Это немного раздражало. Павел Юрьевич был человеком двадцать первого века и не думал о сигомах, как о машинах. И все же он не мог представить, что его двойник и он сам — это два существа, но почти одна и та же личность.
Сейчас сигом на Марсе проверяет его теорию залегания пластов. Он уже знает о состоянии своего двойника: Павел Юрьевич вчера попрощался с ним по визору.
«Это я успел. А вот съездить к Володе… Заморочился с Ольгой да Зиной, а ему, кажется, был нужней… Только бы врач не сообщил им. Но Ольга, пожалуй, догадывается. Того и гляди, нагрянет…»
Будто вызванный этой его мыслью, вспыхнул сигнал — фиолетовый глазок: «Разрешите войти». Павел Юрьевич даже головой помотал, проверяя, не чудится ли ему. Нет, и в самом деле светится.
Он бросил взгляд на часы — пять утра. Врачу еще рано, друзья в такое время не приходят. Значит, и вправду — Ольга. Мысленно приказал двери: «Впусти!» Цвет глазка изменился — дверь-автомат выполнила приказ.
Павел Юрьевич услышал шаги, узнал их. Так не ходил никто из людей.
В комнате появился сигом, сгибаясь, чтобы не развалить потолок.
— Здравствуй, — сказал он голосом Павла Юрьевича.
— Здравствуй. Но разве я вызывал тебя? — ученый насупился. У него появилось какое-то смутное чувство радости и досады.
