Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи - [77]

Он описал, как тщательно все это готовилось:

Пожары и поджоги в газетах называли «случайными». Любопытно, однако, что «огонь народного гнева» вспыхнул во всех местах одновременно. Еще более любопытно, что противопожарное оборудование стояло в полной готовности, чтобы огонь (с синагоги) не распространился на соседние (нееврейские) дома.

Как он выразился, «прекрасный храм в Линце пал жертвой современных варваров». И, как будто этого было мало, «значительная сумма страхования от огня была конфискована гестапо».

В следующие несколько дней Эдуард – «благородный еврей», как назвал его Гитлер, – стал свидетелем отчаянных попыток своих единоверцев выбраться из Линца. 17 ноября гестапо вдруг объявило: «Все евреи Верхней Австрии обязаны продать свое имущество, завершить дела и быть готовыми выехать из страны в течение 48 часов».

Этот приказ стал поводом еще для одного визита Эдуарда к доктору Рашу в штаб-квартиру гестапо, чтобы заступиться за несчастных. Эдуард осторожно заметил, что вмешивается вовсе не потому, что хочет ослушаться приказа; нет, он всего лишь просит дать евреям Линца больше времени, «чтобы они не покинули город совсем уж без всего».

Ответ Раша, как передал его Эдуард, весьма красноречиво говорит не только о его полном безразличии к евреям вообще, но и об уникальном статусе Блоха в глазах нацистов:

Доктор Р., к которому я обратился, спокойно все выслушал и задал вопрос: «Объясните, пожалуйста, господин доктор, чего ради вы так заботитесь о других евреях? Что вам до их судьбы? Приказ выехать из страны не относится ни к вам лично, ни к вашей семье, ни к зятю, доктору Крену. Живите сколько хотите».

Эдуард ответил, не кривя душой: «Страдания и судьба моих единоверцев трогают меня точно так же, как и собственные». Раш похлопал его по плечу и сказал: «Идите домой и не волнуйтесь; я подумаю над вашими словами». На следующий день евреи Линца получили небольшую отсрочку, а приказ о выселении в течение 48 часов был отменен.

Но все евреи Линца получили приказ в течение нескольких следующих месяцев переселиться в Вену. Если в 1938 году в городской общине было 650 человек, то теперь, по подсчетам Эдуарда, осталось лишь семь, и то уже не первой молодости. А так как ему было разрешено лечить только евреев, то о продолжении карьеры можно было забыть.

Как и Эдуард Блох, мой двоюродный дед Эрих, кажется, избежал всех ужасов 10 ноября – хотя и истинно по счастливой случайности. В альбомах я обнаружила фотографии, датированные октябрем 1938 года, на которых изображен красивый парк клиники в Бад-Нойхейме, под Франкфуртом, а также снимки Гуго, стоящего рядом с машиной на новом немецком рейхсавтобане (Reichsautobahn). От жены Эриха, Греты, мне известно, что гестапо разрешило семье оставить себе одну из ее машин в связи с ухудшением состояния его сердца.

Мне это кажется рискованным, если не дурацким, но в октябре 1938 года Гуго отвез брата больше чем за 500 километров от Инсбрука, в самый центр нацистской Германии, и устроил там на лечение в клинику. Могу только предполагать, что и сам Эрих лечился в ней, но в другие, менее суровые времена. В конце концов, именно это Эриха и спасло, точно так же, как длительное лечение в инсбрукской клинике защитило Эгона Дубски. Кое-где пока еще можно было укрыться от нацистских орд.

Гуго, конечно, не мог спастись от нацистов, которые пришли за ним. После нападения Эбнера и его группы он лежал без сознания на полу. Госпожа Фрейгер хотела разбудить доктора Биндля, проживавшего на четвертом этаже, но он тогда был не у себя, а у матери. Вскоре он вернулся и, как позднее показывал, зашел в квартиру Шиндлеров, обнаружив полный разгром в спальне. Мебель была сломана, все вокруг забрызгано кровью. Биндль вспоминал, как поразило его состояние Гуго: 10-сантиметровый шрам сильно кровоточил и был настолько глубок, что виднелся череп; рука и нога тоже сильно пострадали.

Именно в то время, когда доктор Биндль перевязывал Гуго, в квартире появились три гестаповца и набросились на него: «Что это вы здесь делаете?»

Биндль твердо ответил: «Я врач и выполняю свой долг: оказываю помощь».

За несколько минут осмотрев комнату и отметив, что мебель переломана, явно довольные гестаповцы удалились. Биндль вспоминал, что Гуго все это «совершенно подкосило». Ему очень повезло, что сосед оказался врачом, и не только потому, что он вовремя получил медицинскую помощь, но и потому, что иначе гестапо могло применить к нему процедуру под весьма неопределенным названием «взятие под стражу в целях защиты», которой в ту ночь подверглись многие другие евреи.

Когда гестаповцы удалились, доктор Биндль перевез Гуго в местный санаторий, где холодными компрессами пробовал снять опухоль. На следующее утро Биндль, не привлекая особого внимания, лично сделал Гуго местный наркоз, зашил и перевязал рану. В своих показаниях доктор ничего не сказал о переломах, но, надо признать, и возможности у него были весьма ограниченны. Он решил обойтись без рентгеновского снимка, потому что для этого надо было идти в соответствующий кабинет, а значит, раскрыть присутствие Гуго и отвечать на неудобные вопросы. Гуго пробыл в санатории всего четыре дня и ушел из него сам 14 ноября 1938 года.