Утраченное кафе «У Шиндлеров». История Холокоста и судьба одной австро-венгерской семьи - [114]

Только когда я обнаружила письма, полученные Куртом от Софии, Марты и Зигфрида, мне стало совсем ясно, как он был близок с ними. Возможно ли, что Гуго никогда не рассказывал Курту о письме Эрвина? Вынуждена признать, что возможно, – а может, хочу поверить, что он и правда ничего о них не знал. Мне категорически не хочется думать, что для получения финансовой помощи он выставлял себя одним-единственным на всем белом свете.

Бланк преподносит еще один сюрприз. Курт, оказывается, теперь хочет эмигрировать в Израиль. Насколько мне известно, при жизни отец ни разу там не был; он был ярым сторонником ассимиляции и антисионистом. Или ему нужно было так говорить, чтобы получить хоть какие-то деньги на проезд?

Я теряюсь. Все это совершенно не соответствует моим представлениям об отце – все, за исключением отсутствия и намека на правду, но ведь тогда перемещались миллионы людей, в новом, послевоенном мире отказываясь от старого в пользу нового. Действительно ли Курт не совсем понимал, что он, собственно, такое, чем он хотел быть? Кажется, что в Австрии он был совсем один, потому что Гуго с Эдит все еще находились в Лондоне и только зимой поехали в США.

Возможно, Курт согласился ненадолго съездить в Австрию, разведать, можно ли начать там жизнь заново, а может быть, и как-то помочь Штейнбрехеру в получении выплат по реституции. Может быть, он, узнав правду о Софии, Марте и Зигфриде, пережил своеобразный кризис. Его почему-то улыбалась мысль об Израиле как возможном месте жительства, где можно будет все стереть, как со школьной доски, и влиться в ряды молодых евреев, строящих это молодое новое государство. Рассматривали ли Гуго и Эдит такой вариант?

Или все же я подыскиваю ему оправдания?

Мне известно, что совсем скоро Курт в Австрии будет уже не один. Да, у него есть планы уехать, но не в Израиль. Нет, его влечет к себе старый враг.

Могу только представить себе, что в 1950 году, когда бабушка и дедушка воссоединились с Куртом в Австрии, радость, что они дома, перемежалась смятением от того, что вернулись они туда, откуда когда-то бежали. Нельзя сказать, что это был мощный поток; очень немногие из евреев, живших в Инсбруке до войны, решили вернуться назад. Те, кто поступал так, сталкивались с непониманием остававшихся. Чего ради возвращаться в страну, где с тобой так плохо обходились, к людям, которые лишили тебя всего, и, вполне возможно, натолкнуться на недоброжелательность местных, особенно тех, кто обогатился на реституциях?

48. Курт, Эдит и Гуго в 1950-х гг., после возвращения в Австрию

Но ведь речь шла о Тироле. Тамошние горы, пейзажи, культура были очень важны для Гуго и, может быть, лишь чуть меньше – для Эдит. У меня есть очень милая фотография, где они сняты втроем на прогулке в горах Инсбрука. Это не настоящий турпоход: Гуго и Курт в костюмах и при галстуках, а Эдит – в юбке, жакете и маленькой белой блузке. В особенности мне нравится, что расположились они точно так же, треугольником, как Гуго со своими товарищами на снимке, сделанном в горах во времена Первой мировой войны. Теперь поразительно красивый Курт сидит слева, сияющая Эдит – в середине, а Гуго – справа.

Гуго не скрывал своей радости от возвращения в Тироль. Теперь в Инсбруке семья могла поселиться в квартире на Андреас-Гофер-штрассе, даже притом что продолжались судебные разбирательства относительно виллы Шиндлеров, где теперь размещались французские оккупационные власти. Даже если бы обстановка опять усложнилась, Шиндлеры знали, что не попадут в западню: теперь они были британскими подданными, а значит, выход у них был всегда. А когда бизнес Шиндлеров восстановился, Гуго снова стал ответственным человеком – ведь кафе нужно было управлять.

49. Универмаг Kaufhaus Kraus (ранее принадлежавший евреям универмаг «Бауэр и Шварц»), закрытый после серьезных разрушений от бомб. Кафе «У Гебля» (ранее кафе «У Шиндлеров») тоже пострадало от бомбежек

Гуго отремонтировал здание, поврежденное сопротивлением и бомбами союзников, и кафе «У Шиндлеров» в 1950 году возобновило свою работу. Снова, несмотря на непростую экономическую обстановку в послевоенной стране, Гуго постелил красную дорожку для усталого послевоенного поколения, желавшего изжить травму очередной самоубийственной войны. Эдит не сиделось на месте, и она снова стала ездить в долгие путешествия, причем нередко в США.

В то же время мюнхенский суд снова попробовал разыскать Гебля, владевшего кафе в военные годы, и не потому, что хотел порадовать Шиндлеров, а по подозрению, что он имел отношение к уничтожению евреев. В конце концов с помощью австрийской полиции суд пришел к заключению, что доказательств этого нет; но зато была доказана причастность Гебля к убийству в 1940 году доктора Рихарде Штейдле, бывшего руководителя австрийского «Хеймвера».

Антинацистски настроенного Штейдле вместе с сыном, Отмаром, интернировали как политических преступников и отправили в концентрационный лагерь Бухенвальд. Из разговора с Геблем, когда нацисты якобы сказали Отмару: «Один из вас, свиней, живым домой не вернется, я это обещаю», получалось, что Гебль вроде бы косвенно был причастен к тому, что произошло потом. Отмара перевели в другой лагерь, где он остался в живых и после войны сумел дать показания; а вот отцу, как говорили свидетели, приказали идти к забору и убили выстрелом в спину. Однако Отмара при этом не было, да и свидетели были не слишком уверены в своих словах, поэтому слушания временно прекратились.