Утонуть в крови - [14]

Вечером Пейсах пришел в комнату дочери, чтобы побеседовать с ней по душам.

— Я ведь сразу заметил, что какие-то невеселые думы одолевают тебя, дочка. — Пейсах ласково коснулся распущенных волос Саломеи своей холеной рукой. — Доверься мне, моя девочка. Я же всегда понимал тебя, всегда желал тебе блага.

Это было правдой. Пейсах всегда уделял дочери больше внимания, нежели сыну, распознав в Саломее с самых юных лет натуру незаурядную и честолюбивую.

Саломея взяла отцовскую руку и прижалась к ней щекой. Она часто так делала в детстве.

Несколько долгих мгновений отец и дочь пребывали в молчании.

Наконец Саломея промолвила:

— Я влюблена в Давыда Юрьевича, младшего сына рязанского князя, а Бронислав мне противен. Мы встречаемся с Давыдом украдкой, но, кажется, это перестало быть тайной для моего мужа.

— Вот оно что! — взволнованно произнес Пейсах. — Вот какие, значит, дела!

Саломея взглянула на отца, желая понять по его лицу, осуждает он ее или нет. Ей было важно услышать отцовское мнение по этому поводу.

— Ты держишь в одной руке повод удачи, дочь моя, — сказал Пейсах, отвечая на молчаливый вопрос Саломеи, — а в другой руке держишь повод счастья. Тебе самой решать, за какой из этих двух поводьев ухватиться обеими руками.

— Отец, я выбираю повод счастья, — без раздумий ответила Саломея. — Ты не осуждаешь меня за измену мужу?

— Как я могу осуждать тебя, сделавшую такой удачный выбор, — ответил Пейсах с одобрительной улыбкой. — Давыд Юрьевич уже сейчас удельный князь, а в будущем может стать и рязанским князем. В Брониславе я разочаровался. Он скуп и недальновиден, мною пренебрегает. Обещал купить нам с Шейной дом в Рязани, но так и не выполнил обещание.

— Мне кажется, в Ольгове жить намного спокойнее, отец, — заметила Саломея. — Здесь меньше посторонних глаз, меньше любопытных ушей и злых языков.

— Богатых людей здесь тоже меньше, чем в Рязани, — озабоченно проговорил Пейсах, усаживаясь на стул. — А я ведь ростовщик, милая моя. Не могу же я давать деньги в рост кому попало. Нет, в Рязани мне жилось бы лучше. Становись-ка поскорее княгиней, тогда мы с твоей матерью свой век доживать будем в княжеском тереме.

Саломея грустно улыбнулась, всем своим видом показывая, что и она мечтает о том же, однако обстоятельства покуда сильнее ее.

— Понимаю, что все не так просто, — закивал Пейсах, поглаживая свою узкую бородку. — Надо все обдумать и взвесить. Оступиться в таком деле никак нельзя, моя девочка. Ясно одно: от Бронислава нужно избавиться.

— Как… избавиться? — Голос Саломеи дрогнул.

— Об этом еще надо подумать, — невозмутимо произнес Пейсах. — Ко всему на свете нужно относиться с предвкушением возможной выгоды. От невыгодного товара избавляются, увечную скотину пускают под нож, поломанным стулом растапливают печь, вороватых рабов продают куда-нибудь в дальние страны… Так всегда было, дочка.

— Но Бронислав сильно любит меня, отец, — тихо промолвила Саломея.

— Поведай Брониславу о своих отношениях с Давыдом Юрьевичем, и ты увидишь, как быстро любовь к тебе Бронислава сменится ненавистью, — сказал Пейсах, глядя на дочь с многозначительным прищуром. — Что есть человеческие чувства? С чем их можно сравнить? Они изменчивы, как весенние ветры. Они могут окрылить человека, а могут утянуть его в бездну разочарований. К чувствам тоже надо относиться, как к выгоде. Ведь жизнь наша — это всего лишь сделка с Богом. У кого-то она выгодная, у кого-то нет. У русичей есть хорошая поговорка: «На Бога надейся, но сам не плошай». Так-то, дочь моя.

Саломея задумалась. Она частенько ловила себя на мысли, что легче всего живется тому, кто ставит выгоду выше человеческих чувств и божеских заповедей. Так, к примеру, живет ее отец, который никогда не терзается угрызениями совести. Не охладеет ли со временем Пейсах к любимой дочери, если увидит, что Саломея не принесла ему ожидаемой выгоды?

Четыре дня гостили Моисей и Саломея у отца с матерью. Все это время коварный Пейсах по вечерам наставлял Саломею, как лучше всего спровадить на тот свет Бронислава, после чего без помех выйти замуж за Давыда Юрьевича. Со слов Пейсаха выходило, что вернее всего действовать ядом.

— На возлюбленного своего не надейся, — поучал дочь Пейсах, — коль Давыд Юрьевич честный христианин, он может отвернуться от тебя из-за твоих недобрых помыслов. А ежели князь Давыд и одобрит твое намерение отравить Бронислава, то по горячности своей он может все испортить. К тому же, дочь моя, из двух супругов один непременно должен быть безгрешен ради будущих детей.

Вот я немало грешил в жизни, зато мать твоя чиста перед Богом. Ты и Моисей в нее уродились. Ни украсть, ни обмануть толком не можете. Плохо, ежели сын или дочь с младых лет к подлости приучены, это сразу в глаза бросается. На таких детях Сатана свою отметину ставит. С такой отметиной хоть в лепешку разбейся, а счастлив не будешь.

— Что за отметина такая? — заинтересовалась Саломея.

— Это язвы, бородавки, пятна разные на теле, — ответил Пейсах. — Иногда у женщины усы могут вырасти, а у мужчины — женские груди. Но самая страшная отметина — это разноцветные глаза. Один глаз, скажем, голубой, а другой зеленый или серый. Если пятна на теле не заметны под одеждой, усы женщина сбрить может, то разноцветные глаза никак не спрячешь. Разве что повязку на один глаз надеть.