Утомительно помнить, что солнце заходит - [2]

От следующих женщин И от слепых мужчин В непониманьи вечен Бровей ее изгиб.

3.

Стук маленьких капель О теплую ладонь, И ей уже возможно Остаться там одной.

Ничтожество свободы Во рту звенел язык, Кусок живого Б-га И рта ее двойник.

С серебряным отливом Как легкий воздух, трель, Я у тебя учусь Быть молчаливым.

18

Мое происхожденье не безупречно, Репутация тоже. К сожалению, мое поведение Тоже небезупречно.

19

Я забрался в одну бесполезную осень. За окном тоже осень, но только не та, И осмысленный трепет березы, и тощий Изумительный пес добежал до куста,

И беззлобная общность собак и мальчишек, Как разумная общность воды и людей, Полагает возможным чудесный излишек У природы - любви и у неба - дождей.

Забывая о краткости времени года, Невозможно привыкнуть к его мотовству. Я не только не жду ничего от природы, Но, вдобавок, не очень-то рад сватовству.

20

Блаженный привкус истинного Б-га В немного душной мякоти цветка, И крошечная медная полушка Оборванной ромашки, и подушка Прельстительного дерна, три глотка Сырого воздуха, и шедшая полого Тропинка поворачивает вверх. Уносит вверх - и сладострастный привкус Упавшего случайно лепестка И губ коснувшегося поцелуя Срывает тонкий стебель ветерок.

Блаженное пылающее лето, Обугленное солнечным стараньем, Избавленное от переживаний, Кощунственных, когда ты полон сил, Когда всесильны солнце и жара, И полному язвительности свету Сопротивляться может только тень, И от ручья, стекающего к нам, Вороны научились перезвону, И сладкому змеиному браслету Свернуться бы в пугающий клубок,

И замирает сердце от тоски По белому щемящему исходу, Что, может быть, решился бы ожить, Но - сонной красоте не возражают И к каждому съедобному куску Уже спешит голодный рот цветка, Жука, птенца и даже человека, И у щеки возлюбленной пунцово Расцвел необычайно пышный мак.

И лето может быть объяснено, Не пользуясь знакомыми словами Здесь больше нет ценимых нами слов А только жадные прикосновенья.

Я объясняю лето точно так, В тех терминах и тем же языком, Каким Г-сподь творил его когда-то.

21

Трехъярусный корабль доставил Испанское вино. И был приказ Проконсулу прибыть на Палатин, Что означает смерть или отставку...

22

В конце

И даже не властный унять прибой, Который и более сильных гнул, Я так же пронзительно брошусь в бой, И так же погибну, как царь Саул.

Сменив календарь, Б-г зачнет миры, Под крышкой отщелкают три нуля, И новые гунны зажгут костры У стен Вестминстера и Кремля.

Но, вольный бездействовать и карать, Я буду, забыв про тоску и стыд, В кругу исступленных пророков плясать С таким же упорством, как царь Давид.

23

Я уловил недоуменье снега В тяжелый час езды на почтовых, Когда такси - ночной фанатик бега Везло домой фанатиков ночных.

Мрак - тот же снег, кружащийся без цели, Когда, помяв безмолвие крылом, Плывя, как сон, в кильватере метели, Я ничего не вижу за стеклом.

24

Волшебное почти всегда мгновенно, Мгновенье часто пахнет волшебством, И схема линий метрополитена Моя игрушка в поезде пустом.

Мельканье желобов и стен волненье Едва ли защитят меня от сна, И схема линий метрополитена Раскрашена, а потому видна.

25

Определение

Верлибр Это поэтическая форма, Неплохо приспособленная Для стихов

О театре.

26

Я тихо целовал Раздавленные губы, Щеки сырой овал, Запястия и зубы,

И ласковую смерть Бросал в тебя с размаху, И умолял не сметь Рассеиваться - страху.

27

Происшествие

Хорошо, что пропустила, слышишь, а, Я боялся, у меня денег нет на такси, Ну ясно, я выпимши, Я так боялся, она хороший человек,

Говорю, Мне до Варшавской, ведь без пересадки, Слышишь, а,

Пропустила, Говорит, Валяй, тебе я доверяю,

Так слава Богу, Я доеду до Варшавской Без пересадки, Я доеду, добреду И больше ничего не надо,

Ах, добрый человек!

28

Пер. с Ахматовой

Весь день я его черкала, Теперь, поди, не прочесть. А что вчера написала, Успело мне надоесть.

Взяла себя ночью в руки И думаю - Что же я! Что если черкать со скуки Возьмется жена твоя?

29

Песнь о Нибелунгах

Миннезингер, Мой друг веселый Зигфрид,

Погибель общая Гортанная струя шестиязыких строк, И если я и не авантюрист, То стоило ли поджимать И, стало быть, транжирить губы?

Мне, в общем, довольно стыдно, И этот мир уж очень радужный,

Во Франции Носили уж очень легкие доспехи, Наверно, оттого Меня так манит Скандинавский мир И саги вместо скучного Вольтера.

30

К тебе

Вельми значителен идущий день, Все, что имеет право - остается, Или с изяществом канатоходца Глотает ночью белую сирень.

И, поступившись белою сиренью, И, отступив к наивному цветенью, Изобретатель завтрашнего дня Качается и ценит Возлюбленную брата своего, Которая, едва родившись в пене, За бешеную цену отдается Достойному внимания ее, В чем нет, конечно, ничего плохого.

Однако как пределы простоты В классических полотнах проступают, Так дьявольские кандалы звенят На всем, что окружает человечность, И, наконец, весенние цветы Играют в ослепительные игры, И, обстреляв крупнейшие порты, Фатальные ошибки исправляя, Враг отступил от наших берегов.

Баран глядит на новые ворота С разумным удивлением. Смешон, Кто вне пределов старого болота Волшебные не видит огоньки, Блуждающие вроде бы бесцельно. Вдвойне смешон, кто, встретив их однажды, Решит, что это бродят светляки.