Утешный мир - [39]

Она этого не видит. Не понимает. После рождения Клавы она была совсем слаба и просто растворилась во всем этом. Я не мог ее найти, достучаться до нее. Иногда она казалась мне не личностью, женщиной, моей женой, а муравьем в муравейнике. Больше того, мне показалось, что я и сам начинаю исчезать, растворяться. Я трусливо и подло сбежал…

Ира, моя вторая жена, приехала из Перми, там у нее осталась мама. И все. Я понимаю, что это не выглядит достойным. Но я действительно люблю своих детей. Я хотел бы растить их. Приходить и играть с ними там, у них, – бесполезно: я слишком напряжен и неэффективен, а они смотрят на меня так, как будто я турист в их заповеднике. У нас дома – совсем другое дело, два-три дня в неделю и я смогу на что-то влиять. Они оба любят играть с братиком…

– Добром Зина (они) вам их не отдаст (не отдадут). Она абсолютно уверена, что все правды в этом деле – на ее стороне. В социальном плане с вами все в порядке, поэтому можно добиться через решение суда и все такое. Если вы готовы…

– Наверное, нет. Я все-таки слабый и я… я их боюсь. Даже от мысли, что они все придут в суд и будут смотреть… брр… Да и для детей, я думаю, все это будет лишь дополнительной нервотрепкой.

– Вы не пойдете в суд.

– Не пойду. Может быть, хоть вы с ней… ну, поговорите, что ли?

– Поговорю, – кивнула я. – Прямо сейчас.

Прогноз относительно этого разговора у меня был самый неутешительный, и сбылся он в полной мере.

– Не поняла, он что, еще и псих, что ли? – с некоторой тревогой спросила Зина, выслушав нечто о чувствах, которые Вадим испытывал во время их недолгой семейной жизни. – А детям это может передаться?

– Нет, – вздохнула я. – Вадим абсолютно нормален, не беспокойтесь. И да, желание быть отдельными личностями может передаться. Но иногда оно явно возникает и в качестве новообразования, иначе мы бы так родовым строем в свайных поселках и жили…

– Это вы о чем?

– Да в общем-то ни о чем…

Дальше они ушли каждый в свою жизнь. Одно из множества каждодневных несовпадений в этом мире. Но ведь Зина была права: когда-нибудь Владик или Клава вполне могут обнаружить в себе желание стать отдельными. И что случится тогда? Я велела Вадиму на всякий случай быть наготове. Он горячо обещал, но я почему-то ему не очень поверила.

Кикимора

– Я в трех местах работаю. Уборщицей, – сообщила мне женщина. – В офисе убираю, потом в магазине и еще в квартире одной, частным образом, два раза в неделю, во вторник и в субботу, они мне по две тысячи платят за уборку, хорошие люди, но квартира большая и две собаки у них, пятнистые такие, охотничья порода.

Я молча выслушала, отметив про себя, что женщина и ее семья, очевидно, не голодают, но свободного времени у нее, по всей видимости, немного.

– А с сыном, с Петькой моим, у меня совсем беда, – понурившись, продолжила она. – Один он у меня. И я у него одна. Вдвоем мы живем. Если кота не считать.

– Сколько лет Петьке? – спросила я.

– Семнадцать вот исполнилось.

Мать-одиночка, уборщица, дома почти не бывает. В поликлинику с матерью парень не пришел. Да, беда с Петькой могла приключиться самая разнообразная. Если наркотики или алкоголь, я, скорее всего, ничем не смогу ему помочь. Но, может быть, все-таки что-нибудь менее разрушительное?

– И что же с Петькой случилось?

Увы мне. С сыном женщины (ее саму звали Зинаидой) и вправду все было очень и очень нехорошо. Хотя ни алкоголя, ни наркотиков, по счастью, там не было.

Родился Петя здоровым ребенком, но рос, что называется, непоседой. Крутился, вертелся, ни минуты посидеть спокойно не мог, никого не слушал, вечно куда-то залезал и оттуда падал. Один раз сломал ногу, один раз руку и еще один раз – ключицу. Был ли там СДВГ, теперь сказать трудно, потому что к врачам-неврологам Зинаида не обращалась. Учиться Петя не любил никогда. Уже в начальной школе его было не усадить за уроки. Честолюбием не отличался, получая двойки, особо не расстраивался, но уже к четвертому классу научился врать и прятать дневник, потому что мать ругалась, а в особо тяжелых случаях могла и за ремень схватиться. Но в целом мать и сын жили неплохо – любили и посмеяться, и сготовить чего вместе, и комическое шоу по телику посмотреть, и в кино сходить, и в парк какой съездить погулять. Вместе, если не касаться школы и ее уроков, им было, в общем-то, интересно и комфортно. С ребятами из класса Петька ладил не особо. Первая учительница считала его не то тупым, не то педагогически запущенным матерью-уборщицей, своего отношения к мальчишке не скрывала, и оно, разумеется, влияло и на отношение к Петьке детей. К тому же он вечно вертелся на уроках, всех отвлекал, дергал, мог толкнуть или заблеять козлом, привлекая внимание. Учился плохо, но двоек в четвертях не было. Как это ни странно, в пятом-шестом классе ситуация с учебой стала получше (обычно в таких случаях бывает наоборот) – вероятно, сказалось отсутствие предвзятой к мальчишке учительницы. Появились четверки, а молодой учитель по информатике даже сказал Зинаиде на собрании: у вас очень сообразительный сын, дикий, но быстрый ум, такие при хорошей обработке становятся изобретателями. Зинаида (никогда не слышавшая комплиментов Петьке от учителей) растрогалась едва ли не до слез и потом несколько дней подумывала о том, чтобы предложить молодому педагогу «за так», в благодарность за доброе внимание к сыну убрать квартиру. Но не решилась, постеснялась чего-то.