Утешение Философией - [23]

Воскликнешь: Здесь моя отчизна!

Исток мой и предел мой — здесь!

Когда же вновь узреть захочешь землю,

Покинутую в тьме тобой,

Грозу племен увидишь: одиноких

Тиранов во дворцах своих.

IV.2. На это я воскликнул: Как много ты обещаешь! Я не сомневаюсь, что ты можешь сделать это, только приступи немедля.— Во-первых, добрые всегда обладают могуществом, дурные же лишены всяких сил, это тебе нужно усвоить. Ведь если благо и зло — противоположности, а как мы утверждаем, благо — могущественно, тогда очевидно, что зло — бессильно. Если же известно бессилие зла. То еще более заметной становится сила добра. Но чтобы твоя вера укрепилась от наших рассуждений. Я поведу их двумя путями, подтверждая свои высказывания то с одной, то с другой стороны. Существует два начала, от которых зависит свершение человеческих действий — воля и могущество, и если отсутствует одно из них, то содеять что-либо невозможно. Руководствуясь побуждениями собственной воли, ни один человек не приемлет того, чего не желает, но если он не обладает могуществом, его воля бессильна. Следовательно, когда ты видишь, что кто-то стремится достичь того, чего достичь не в состоянии, можно не сомневаться? У него не хватит сил достичь того, чего он желает.

— Это положение очень ясно,— сказал я,— и его нельзя отрицать.— Действительно, разве можно усомниться в могуществе того, кто достиг желаемого? — Нет.— Ведь всякий должен считаться сильным в том, что он может сделать, и бессильным в том, что не может.— Именно так.— Помнишь ли ты,— спросила она,— выводы из наших предшествующих рассуждений? Все человеческие желания, которые приводят в движение тысячи различных устремлений, направлены к благу.— Помню, как это было доказано.— Теперь вспомни, что блаженство есть само благо. Таким образом, если кто-то стремится к блаженству, то для него превыше всего желаемо благо.— Да, нет нужды напоминать об этом, поскольку это закреплено в моей памяти.— Значит, все люди, как дурные, так и добрые одинаково стремятся к благу в едином порыве? — Да, так.— Но ведь приобщаясь к благу, они становятся добрыми? — Да.— Получают ли добрые то, чего желают? — Так, по крайней мере, мне кажется.— Злые же, если обретают благо, не могут оставаться злыми.— Да.— Значит, как для тех, так и для других желательно благо, но невелико число [людей], действительно обретают его; тогда нет сомнения, что добрые могучи, а дурные бессильны.— Кто,— сказал я,— сомневается в этом, тот не понимает ни сущности вещей, ни разумных установлений.— Она продолжала: Если существуют два человека, один из которых, когда им было бы предложено сделать нечто согласно природе, сам исполнил бы заданное в соответствии с природой, а другой был бы не в состоянии сделать это; другими словами, не исполнил бы то, что ему предложено в соответствии с природой, но лишь подражал выполнившему, кого бы из них счел бы ты более могучим? — Хотя я угадываю, что ты ожидаешь объяснений от меня, однако я желаю выслушать твои.— Разве ты отрицаешь, спросила она,— что передвижение посредством ходьбы соответствует человеческой природе? — Нет.— И ты не сомневаешься, что ходьба естественная обязанность? — Не сомневаюсь.— Если же некто, будучи в состоянии ходить ногами, ходит пешком, а другой, лишенный природной способности ходить, будет передвигаться на руках, кого из них можно счесть более могучим? — Продолжай далее.— Никто не сомневается, что человек, способный исполнить долг сообразно законам природы, более могуч, чем тот, кто не может. Высшего же блага, равно предложенного добрым и дурным [людям], добрые стремятся достичь путем, предписанным природой, то есть добродетелями, дурные — посредством удовлетворения различных страстей, которые совсем не предписываются природой для достижения блага. Может быть, ты думаешь иначе? — Нет,— сказал я, теперь мне ясно, что следует из сказанного. Из твоих рассуждений очевидно, что добрые обладают могуществом, дурные же, напротив, его лишены.— Верно,— подтвердила она,— и это, поскольку врачующим свойственно питать надежду, признак того, что твоя природа хорошо сопротивляется недугу. Поскольку я вижу, что ты близок к пониманию, то продолжу цепь рассуждений.

Посмотри, насколько присуща слабость порочным людям, которые не могут достичь того, к чему влечет их и почти толкает природная наклонность; а что было бы, если бы они лишились поддержки великой и неодолимой природы? Посуди же, сколь велико бессилие дурных людей. Разве не к пустым и показным наградам они стремятся, но даже их получить не могут, ибо находясь, казалось бы, вблизи самого высшего блага, они гибнут в пучине и приходят совсем не к тому исходу, к которому устремлены их помыслы и днем и ночью; но в достижении вершины проявляется сила добрых. Из двух людей того бы ты считал сильным в ходьбе, кто с помощью собственных ног может дойти до любого места, где бы оно не находилось, а не того, кто не может его достичь. Таким же образом ты с необходимостью назовешь обладающим большим могуществом человека, знающего цель, к которой должно стремиться, как к никакой иной. Из этого следует, что дурные люди, по-видимому, полностью лишены сил. В противном случае, отчего же они предаются пороку, отвернувшись от добродетели? От незнания блага? Но что бессильней слепоты невежества? Быть может, они знают то, что нужно искать, а страсти неодолимо сбивают их на ложный путь? Но тогда они опять же бессильны, так как не могут сопротивляться пороку. Или же сознательно и по своей воле они избегают блага и устремляются к пороку? В таком случае они не только не обладают большим могуществом, но вообще перестают существовать. Ибо люди, устремляющиеся прочь от общей для всех цели, тотчас утрачивают свое бытие.