Утерянное Евангелие. Книга 3 - [10]

Сколько сил было потрачено, в скольких очередях и кабинетах побывал маленький тщедушный Антип, со сколькими чиновниками провел он переговоры, убеждая и доказывая, что чище веры нет у человека никаких помыслов и что как Богу нужен человек, так человеку нужен Храм. Этого наивного, синеглазого, очень пожилого священника с жиденькой седой бородкой и детским восприятием мира уважительно выслушивали, покачивали головой, жали плечами и обещали, обещали, обещали…

И вот наконец нашлись те, которые посочувствовали, посодействовали и помогли. Оказывается, и среди людей при власти встречаются бескорыстные прихожане.

Антип неторопливо шел по грунтовой дорожке у будущей строительной площадки. Рядом с ним прохаживался прилично одетый седоватый мужчина. Его лицо, возможно, не вызвало бы доверия у кого-то из мирян, но Господь любит всех, и один кающийся грешник гораздо ценнее десяти праведников. Кроме того, ведь стал же этот человек депутатом? Выбрали же его… Антип отгонял от себя мирские мысли. Ему, служителю храма, не пристало оценивать и осуждать прихожанина «по одежке». К тому же его собеседник столько сделал для церкви.

— Я что хотел спросить, отец Антип, — вдруг начал мужчина. — Мне очень нужна ваша помощь.

— Да, Виталий Евгеньевич, чем смогу… Что будет в моих силах.

— Прослышал я, отче, — ехидно улыбнулся депутат Шитый (а это был именно он), — что есть в нашей церкви одна штучка…

— Шту-учка? — удивился и обиделся священник. — Церковь, дорогой мой, не ювелирная лавка.

— Да-да, знаю, — небрежно бросил Виталий Евгеньевич и продолжил: — Есть один камешек, который я хочу достать.

— Камешек в церкви? — продолжал недоумевать Антип.

— Его называют Камнем Климента…

Антип на мгновение замер. Камень Святого Климента, хоть и был бесценной реликвией, не являлся святыней православного храма. Более того, о его существовании ведали немногие. Еще меньше людей знали, в чем его ценность. Лично Антип не знал, но, переходя из рук в руки, плинфа из черного обсидиана с многовековой историей то и дело становилась предметом вожделения плохих людей, каким-то чудом сохранившись до наших дней. Камень не попал в руки монгольской орды, не стал достоянием турецких янычар или крымского хана, им не завладели польские паны, не смогли заграбастать его и секретные службы гитлеровской Германии… Он дожил до наших дней, несмотря ни на что… И тут им заинтересовался Шитый — никто и ничто по сравнению с Вечностью.

Священник смиренно продолжил движение, будто ничего не произошло, но его реакция на вопрос не осталась без внимания депутата.

— Отец Антип, — продолжал настаивать Виталий Евгеньевич. — Вы не слышали о таком камне?

— Слышал, — вздохнул в ответ настоятель, не привыкший лгать.

Он помнил, как отец, потомственный лихой вольный казак, возвращался с победой домой, победив «контру». Как все село праздновало установление советской власти, еще не зная, что ждет их впереди. Помнил, как эта самая власть рубила маковки церквей и отправляла колокола на переплавку. Помнил, как мать, отца и сестер расстреляли в тридцать третьем, когда нашли в амбаре полпуда зерна. Восьмилетний Климентий Ефремов, названный так батькой в честь первого красного офицера, прятался в навозе и не думал, что был тезкой самого Папы Римского и уж совершенно не мог предположить, что когда-то станет священнослужителем и примет имя Антип.

Он прошел все: голод с детдомовскими вшами и побои садистов-воспитателей, грязное ремесло базарных воров и тюремный туберкулез, побег из Колымского края и штрафбат во Вторую мировую, когда из тридцати двух бойцов в живых остался только он один — контуженный, но искупивший вину кровью боец Красной армии Климентий Ефремов. А затем опять война — немецкий плен и снова опала: лагерный клифт, кайло, баланда и жизнь среди отпетых уголовников… Татуировка у сердца — профиль вождя всех народов. А потом амнистия и долгие скитания по городам и весям, краюха «черняги», луковица и ворованная с полей картошка на долгом-долгом пути в никуда. И только в 67-м на порог деревянной церквушки где-то в глухой сельской глубинке ступил изверившийся в людях, изъеденный болезнями сорокадвухлетний бобыль… Как жилось ему потом? Как прошел он непростой путь к Богу? Кто знает? Никто не расскажет… Он служил уже почти пятьдесят лет и наконец на склоне лет, преодолев все трудности, сквозь все условности непростых церковных обычаев и устоев стал настоятелем храма. Пока, правда, будущего, но…

И что ему какой-то зажиревший зарвавшийся депутат? Антип совершенно не боялся этого расфранченного наглеца. Он смотрел на него спокойно и дышал ровно. Ему не в чем было оправдываться или отчитываться. Да, старик производил впечатление наивного дедушки с детским умом. На самом же деле он уже пятьдесят лет никому не лгал и при этом видел всех и каждого насквозь.

— Мне нужно достать этот камешек, — заявил Шитый.

— Достать? — наивно спросил Антип.

— Ну, в смысле… — замялся Виталий Евгеньевич. — Просто из любопытства… Хотя бы увидеть его.

— Имеющий глаза да увидит, — уклончиво произнес священник, продолжая движение.

— Да, но неплохо было бы указать, где он… чтоб увидеть, — теряя терпение, заметил Шитый.