Утерянное Евангелие. Книга 1 - [72]

Юноша в сером плаще пробирался по лесной тропке, с трудом видя ее в пятнах теней и лунного света. Под уздцы он вел коня — ночью верхом по лесу не поскачешь, без глаз останешься. Норвежец кинулся на него и приставил нож к подбородку, тронутому легким пушком.

— Сигурд! Это я! — только и успел выкрикнуть юнец.

— Черт!!! — Сигурд отпустил Владимира. — Я ведь мог тебя убить!

Остальные вооруженные путники окружили новгородского князя.

— Я все сделал, как ты сказал, — отчитался юный князь. — Я проследил за Путятей. Он отчалил сразу после тебя. Наши поймали мальчишку по имени Вагн Окессон, он внук конунга йомсвикингов Палнатоки. Путятя решил с ними договориться.

— Вот предатель! — воскликнул Торгисль.

— Я не знал, что делать… — растерянно сказал юный князь.

— Ты все сделал правильно, Вальдемар, — потрепал его по плечу воевода.

— Возвращайся, пока тебя не хватились! — предложил Велига.

— Нет! — возразил Сигурд. — Это слишком опасно. Князь отправится с нами.

— Торгисль, дай ему что-нибудь поесть! — приказал Добрыня.

— А давайте вернемся, вырежем Путяте яйца и сломаем ему позвоночник? — предложил Велига.

— Доброе предложение! Но мы продолжим наш путь в Еллинг, — отказал воевода.

— Сигурд, — возмутился Торгисль. — Путятя сговорится с йомсвикингами, и мы останемся без ладьи!

— Дружина князя Вальдемара никогда не перейдет на сторону конунга Палнатоки, — отрезал новгородский воевода.

— Ты ведешь нас в Еллинг к какому-то уродскому христианину, — зарычал Велига. — Пока изменник Путятя продает нашу ладью йомсвикингам!

— Наша дружина Палнатоке не по зубам! — ответил Сигурд и вплотную приблизил свое лицо к физиономии чубатого. — Велига, тебя никто не заставляет идти! И никто не заставляет оставаться!

Полянин сопел, широко раздувая ноздри и плотно сжав губы. Ростом он был поменьше норвежца, поэтому ему приходилось задирать плохо выбритый подбородок с висячими усами. Наконец Велига согласно кивнул. Толстяк Добрыня ободряюще похлопал его по плечу.

Несколько позже той же ночью Велига устроился у костра и завернулся в плащ рядом с Торгислем.

— Я знаю, твоя вера пошатнулась, — сказал он негромко норвежцу. — Ты не веришь в богов и в предзнаменования. Но одинокий всадник, прибывший в полную луну… Даже ты не будешь отрицать: это плохой знак для всех нас.

— Он молод, — так же тихо ответил Торгисль. — У него хорошее чутье…

— Он несет с собой смерть, — оборвал его Велига.

Норвежец приподнялся на локте и посмотрел на лежащего головой на седле славянина:

— Мы что, должны избавиться от князя из-за твоих суеверий?!

— Если человек не верит в предзнаменования, во что же он тогда верит? — ответил вопросом на вопрос Велига.

Варяг наклонился к самому уху полянина и отчетливо произнес:

— Он верит в себя.

С этими словами норвежец отвернулся и натянул на голову плащ, давая понять, что разговор окончен.

Глава 24 Улита

Причудливый зеленоватый рассвет застал их, полусонных и вялых, подле хорошо отдохнувших лошадей. Лес источал прохладное благоухание — точь-в-точь как настоявшийся в погребе мед. Но как ни сильно пахли омытые росой и согретые весной земля, и мхи, и листья, все эти деликатные источники обонятельных восприятий забивались плотным запахом сыромятной кожи седел. Теперь уже пятеро всадников в развевающихся плащах скакали по зеленым холмам Ютландии. Низкое небо Северного моря иной раз озарялось молнией и разражалось далеким громом. В воздухе запахло надвигающимся дождем.

— Нок!!![50] — услышали они вопль, прежде чем поднялись на холм и увидели, в чем дело.

Там стоял высокий одинокий каменный столб. К нему за скрученные сзади руки на длинной веревке была привязана девушка. Это она истошно орала «ин» или «икь»[51], когда четверо мужчин бросали в нее камнями, а если их снаряды попадали в цель, женщина кричала от боли безо всяких слов. Она металась на веревке со связанными руками, будучи не в состоянии закрыться, а мужчины метко кидали в нее камни, всякий раз бранясь, когда промахивались.

— По-бабьи жить — по-бабьи выть. Мы не должны вмешиваться, — предупредил всех Сигурд Эйриксон. — Нам надо ехать дальше.

— У нас на Руси мимо такого не проезжают, — возразил ему Добрыня Резанович.

— Ты прав, — ответил ему норвежец и пятками толкнул своего коня вперед.

Когда они подъехали ближе, то увидели, что истязателей не четверо, а пятеро. Еще один пожилой мужик сидел на коленях среди камнеметов, и это именно ему девушка кричала «no-o-o-ok!!!». Она была в длинной грязной тунике из конопляной дерюги, ее голые ноги и руки были покрыты кровавыми ссадинами. На правой щеке кровоточила рана.

— И-и-и-икь, — обессилено простонала девушка и опустилась на колени, свесив до земли рыжие локоны растрепанных волос. Она смирилась с предстоящей смертью.

Один из ее истязателей — молодой здоровенный детина в кожаной куртке, какую надевают под металлический доспех, — обернулся, услышав топот копыт. Торгисль вырвался на белом коне вперед: бывший гладиатор вспомнил, как его много лет убивали, точно так же привязав к столбу. Он осадил жеребца метров за пятьдесят от места казни и спешился.

Палачи прекратили избиение камнями и почти синхронно пошли в сторону Торгисля, положив левые руки на рукояти мечей, закрепленных на поясах. Рядом с конем Торгисля остановились и другие его спутники.