Утерянное Евангелие. Книга 1 - [47]

Викинг подошел к эсту, схватил его за ворот льняной домотканой рубахи и резким движением разорвал ее пополам до самого низа, обнажив белое тело Ацура с рыжими кудряшками на груди и многочисленными шрамами, часть из которых покрывали магические татуировки. Острым, как бритва, наконечником стрелы Торгисль распорол живот Ацура ровно по линии над штанами, от одного бока до другого.

Захватчик их снеккара в это время истошно орал. Морской ветер рвал в клочья этот крик, который вовсе не мешал Торгислю, а, напротив, доставлял наслаждение. Затем викинг прижался щекой к щеке к пирату, запустив с двух сторон свои руки прямо тому в брюхо. Эст уже визжал от невыносимой боли. Норвежец чуть напрягся и вырвал из живота Ацура парящийся клубок кишок, который выпал к ногам заходящейся в воплях распятой жертвы. Торгисль посмотрел на содеянное с чувством глубочайшего наслаждения. Он с удовлетворением встряхнул кистями, сбрасывая с них кровь и слизь своего давнего обидчика.

Олаф много чего повидал за свои неполные девять лет, но все равно перепугался до смерти. Он спрятался под камень и не смел выглянуть оттуда, только слушал: как вопил потрошеный пират, переходя на фальцет; как освободившийся раб вернулся к трупам своих конвоиров и подобрал себе новую одежду и обувь. С мечника он снял сапоги и штаны, а с переднего конвоира — длинный кожаный жилет и почти новый шерстяной плащ. Переодевшись, бывший гладиатор с мечом и топором в обнаженных руках отправился по тропе назад к земляной крепости Хаапсалу.

Когда шаги Торгисля стихли, Олаф выбрался из укрытия и посмотрел в сторону Ацура. Тот умирал, тихо поскуливая и стоя по щиколотку в собственных зловонных кишках. Мальчик побрел назад в Хаапсалу. Больше идти ему было некуда. Там он не застал в живых никого, кроме своего хозяина. Сам Реас с переломанными ногами и руками сидел в клети Торгисля в рабском ошейнике, прикованный цепью к скале так, чтобы видеть перед собой головы жены и сына, насаженные на копья.

Мальчик набрал в тяжелую деревянную чашу воды и, открыв клеть, попытался напоить раненого. Так его учил поступать наставник Мефодий: «Будьте милостивы к врагам своим». Седой Реас, отхлебнув воды вперемешку с кровью, текущей у него из ноздрей, двумя руками вцепился в шею мальчика, хрипя разбитыми губами: «Я заберу тебя с собой!»

Олаф ударил его чашей по голове, потом еще и еще раз. Даже когда хватка его хозяина ослабла, Олаф бил и бил острым краем чаши в височную кость Реаса — в истерике, в ненависти, в остервенении. Так он тоже перестал быть беглым рабом, но стал рабом освободившимся.

Через какое-то время Олаф, вооруженный кинжалом одного из убитых слуг Реаса, нагнал Торгисля. Тот шел с мечом за спиной и топором в руке, шел так, как будто знает, куда идет. И Олаф пошел за ним, не приближаясь ближе двухсот шагов. Однажды Торгисль остановился и оглянулся на следовавшего за ним мальчика, но никак не проявил своего участия или вражды. Просто зашагал себе дальше.

У ручья, где Торгисль напился, умылся и присел передохнуть, Олаф догнал его и решился присесть рядом, со стороны подбитого, а потому закрытого левого глаза. Викинг повернул голову и понаблюдал видящим глазом, как мальчик играет с нательным крестом.

— Нравится? — спросил Олаф, обнадеженный тем, что викинг смотрит доброжелательно и не отворачивается. — Мне его Буртси подарил.

Когда стемнело, Торгисль дал мальчику свой плащ, чтобы тот поспал в тепле. Викинг подобрел к Олафу еще больше, когда мальчик по дороге рассказал ему, как впервые в жизни убил человека — их бывшего хозяина Реаса. Норвежец сидел над уснувшим наследником великого норвежского престола, и прошлое постепенно оживало в его памяти. Он, Торгисль, должен не только отомстить за смерть своего отца. Прежде всего он служит конунгу Олафу, которого обязан доставить в Кенугард к сыну своего господина — Сигурду Эйриксону. Жизнь Торгисля снова обрела смысл.

На другой день они вышли к селению эстов, жители которого были собраны в большую толпу с пожитками, отряд хорошо вооруженных воинов собирал с них дань. Торгисль остановился, оценивающе осматривая бойцов и их вооружение — мечи, секиры, красные каплевидные щиты. Олаф встал возле викинга. Вечерний ветер шевелил его грязные спутанные светлые волосы.

— Ты из здешних родов, воин? — спросил на языке эстов главарь тех, кто обирал этих самых эстов.

Торгисль по обыкновению молчал. Олаф, спасая положение, громко ответил по-эстонски:

— Еi!

— Почему за тебя говорит мальчишка? — удивился главарь неведомой шайки.

Торгисль не отвечал, его здоровый глаз шарил по присутствующим, вычленяя вооруженных людей. Их лица были забрызганы кровью. Судя по всему, эсты оказали ожесточенное сопротивление. Один из напавших на селение, с огромным двуручным мечом, имел невиданную прическу в виде длинного окровавленного чуба, свисавшего с обритой головы.

— Вы эсты? — опять задал вопрос главарь.

Его позолоченная кольчуга и полированные наплечники сверкали на солнце.

— Нет, — подумав какое-то время, ответил Олаф. — Мы норвежцы.

— Ложь! — не поверил главарь.

— Не стоит злить пришельца, — вдруг вмешался чубатый владелец двуручного меча. — Я о нем слышал. В Эстланде нет бойца кровожаднее. Он убил своего хозяина Реаса и почти всех его людей.