Уступить искушению - [7]

— Долговые обязательства, последние письма, — начал монотонно перечислять старик, который уже немного оправился от приступа. Его голос по-прежнему звучал хрипло. — Распоряжения насчет того, кому передать вещи, одежду, памятные локоны волос. Я слежу за тем, чтобы все это попало по назначению, и беру за свои услуги совсем недорого. Могу также передать последние сообщения и признания в контрреволюционной деятельности. Должен заметить, я имею доступ. в приемную самого Фуке-Тенвиля, и поэтому, мадемуазель, я могу передать ему все важное, что вы готовы мне сообщить. Ну как? — Он выжидающе посмотрел в сторону Жаклин.

Девушка едва сдерживала улыбку — она была так счастлива, что этот человек появился в ее камере в столь драматический момент!

— Боюсь, гражданин, вы пришли не совсем вовремя, — пробурчал Никола с явным неудовольствием. — У нас с этой гражданкой есть одно весьма личное дело, так что зайдите позже. — Он скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что ждет немедленного выполнения своего распоряжения.

Однако Жюльен не обратил на него никакого внимания. Стоявший позади юноша подал ему толстую кожаную папку, которую старик положил на стол. Придвинув свечу поближе, он начал доставать из папки какие-то бумаги, бормоча себе под нос:

— Сен-Симон… Рабурден… Де Крусоль… Дюфулер… Ага! — Странный гость выхватил из кипы бумаг небольшой листок. — Жаклин Дусет, бывшая мадемуазель Жаклин Мари Луиза де Ламбер, дочь казненного предателя Шарля-Александра Дусета, бывшего герцога де Ламбера, — прочитал он, затем достал маленькую чернильницу, перо и принялся раскладывать письменные принадлежности на столе.

Бурдон сделал шаг вперед:

— Гражданин, я же сказал вам, чтобы вы пришли позже! — прокричал он в самое ухо старика, видимо, полагая, что тот совершенно глух.

Тот медленно поднял бледную, покрытую старческими пятнами руку и потряс головой, словно ему в ухо влетела назойливая мошка.

— Не нужно кричать, мой мальчик, не нужно кричать, — сказал он. — Я старый, но не глухой. — После чего вновь сосредоточил свое внимание на бумагах.

— У меня есть что обсудить с гражданином Жюльеном, и я хотела бы сделать это немедленно, — вмешалась Жаклин, отлично понимая, что пока старик будет находиться в ее камере, Бурдон не сможет прикоснуться к ней.

— Гражданин, если вы придете через час, мы с гражданкой Дусет закончим наши дела и вы сможете беседовать с ней, сколько вам будет угодно, — постарался прояснить ситуацию Никола. При этом он бросил на Жаклин такой взгляд, что стало ясно: если она попробует снова заговорить, ей придется в этом сильно раскаяться.

— Это невозможно, — сказал старик, не отрываясь от листа бумаги, на котором он старательно что-то записывал. — Гражданка Дусет — моя единственная клиентка в Консьержери, но сегодня мне нужно встретиться еще с пятью осужденными, которые находятся в трех разных тюрьмах, из них двое в Ла-Форс. — Он отложил в сторону бумаги и, обращаясь к Жаклин, заметил: — Такое, знаете ли, пренеприятнейшее место, эта тюрьма Ла-Форс. — Затем, повернувшись к надзирателю, который все еще стоял в дверях, чиновник добавил: — Есть еще тюрьма Абби. Вы когда-нибудь бывали в Абби? — спросил он Бурдона, словно обращаясь к доброму знакомому.

— Довольно! — взревел тот и, подойдя к стулу, на котором сидел старик, сдернул со спинки свою одежду.

— Двое в Сен-Пелажи, — продолжал гражданин Жюльен, совершенно не обращая внимания на инспектора.

— Я вернусь через час, и мы продолжим то, что начали, — сказал Бурдон и выразительно взглянул на Жаклин. — Надеюсь, ты будешь меня ждать, — добавил он, покидая камеру.

— Какой беспокойный молодой человек, — произнес старик, отрываясь от своих бумаг. — Похоже, вы ему очень нравитесь, — добавил он.

— Эй вы, крикните меня, когда закончите, — проворчал Ганьон, закрывая дверь камеры.

— Итак, гражданка, чем могу быть вам полезен? — Старик положил перед собой чистый лист бумаги.

— Если вы обманете меня, то, клянусь, вам придется горько сожалеть об этом, — первым делом сказала Жаклин. Она слышала немало историй про нечестных агентов, которые устраивали себе безбедную жизнь, просто присваивая те ценности, которые передавали им осужденные.

— Гражданка, э-э-э… — старик замялся, заглядывая в свои записи, — Дусет, вам не стоит сомневаться в моей честности. Вы можете быть уверены в том, что все ваши распоряжения, письма и пожелания попадут по адресу.

— Вот так-то лучше, — смягчилась Жаклин.

Старик приготовился записывать все, что она скажет. Молодой человек, чье лицо было, как и у Ганьона, измазано грязью, сел прямо на пол и прислонился к стене. Он был одет, как типичный санкюлот, в длинные штаны и короткий пиджак, а его голову украшал колпак из красной шерсти — так истинные революционеры выражали свой протест панталонам до колен и длинным жакетам, в которых всегда ходила знать.

— Поскольку наша многоуважаемая Республика в целях высшей справедливости конфисковала все имущество, принадлежавшее нашей семье, мое завещание будет весьма кратким, — начала Жаклин. — Я бы хотела послать его Генриетте Мандру. К письму приложу мои волосы — Генриетта знает, как ими распорядиться.