Устройство памяти. От молекул к сознанию - [124]
Так неужели воспоминания — это и отказ однодневного цыпленка вторично клевать горькую бусину? Может ли расшифровка интимных механизмов этого процесса пролить свет на любое из множества значений, которые имеет это емкое слово «память» в нашей повседневной жизни? Легче всего сказать «нет», полагая, что идентичность этого слова не означает идентичности всех феноменов, им описываемых. Вас могли заинтересовать, даже убедить проведенные в моей лаборатории наблюдения, и все же вам трудно допустить, что они имеют сколько-нибудь прямое отношение к вашему собственному субъективному опыту, касающемуся личной памяти. В этой главе отвергается такой простой ответ, но мои доводы будут не так просты. Да, в конце концов я прихожу к выводу, что отказ повторно клевать бусину, оказавшуюся ранее горькой, — это тоже проявление памяти, и изучение даже таких простых «воспоминаний» позволяет многое узнать о нас самих, людях. Существует много книг, написанных специально или фактически — о памяти. По этому поводу Гэйл Грин высказался следующим образом, рассматривая то, что феминистки называют «трудной работой вспоминания»:
Все писатели обращаются к памяти, поскольку любая форма литературной деятельности основана на воспоминаниях о прошлых событиях; все авторы черпают их из памяти, как материал из каменоломни. Память особенно важна для тех, кто стремится к переменам, ибо забвение обрекает нас на повторение... [1].
Но эта книга о памяти написана с точки зрения (возможно, необычной) нейробиолога. Главное место в ней занимают два предмета: 1) биохимические и физиологические мозговые процессы, роль которых в формировании памяти становится все более понятной (я бы даже сказал, что они сами и есть память), и 2) процессы научного исследования, выявляющие и интерпретирующие то, что происходит в мозгу. Перед тем как в предыдущей главе я отвлекся от лабораторного стола, чтобы бросить беглый взгляд на социальные процессы приобретения и распространения знаний, я уже довел свой рассказ до границы биохимического, клеточного понимания процессов мозга и поставил читателя лицом к лицу с парадоксами, которые начали вырисовываться по мере продолжения экспериментов. Теперь я перехожу к более широким аспектам, но продолжаю настаивать на том, что биологические детали мозговых процессов у цыпленка, клюющего горькую бусину, — это такой же источник знаний о памяти, как и каменоломня романиста.
Возражения против такой точки зрения можно разделить на три категории: методические, эпистемологические и онтологические. Методические аргументы просты. Если у цыплят действительно есть память, будь то глобальное, неразложимое свойство мозга как системы или его молекулярное свойство, то лежащие в ее основе молекулярные процессы скорее всего маломасштабны и тонки — слишком тонки для исследования грубыми биохимическими методами, Поэтому искать проявления памяти на молекулярном и клеточном уровнях значит пытаться решать проблему негодными средствами и не на том уровне анализа. Это внутренний аргумент нейронауки, и вся последняя часть этой книги была попыткой ответить на него. Если вы еще не убеждены, то вас уже ничто не убедит, и я больше не буду говорить на эту тему.
Гораздо интереснее доводы эпистемологического и онтологического порядка. Первые указывают на множественность знания об окружающем мире. Я могу сказать, что мне нравится в цыплятах, а поэты, психоаналитики и социологи — что им нравится в людях, но это разные виды знаний и каждый имеет особый статус. Поэтому у меня нет права отдавать предпочтение редукционистскому знанию лаборатории в ущерб непосредственному знанию человеческой жизни за ее стенами. Онтологический аргумент идет еще дальше. В противовес моему утверждению о единстве мира он ссылается на множественность его первооснов. Это не значит, что курица и человек не содержат сходных молекул. Однако все, что я смогу узнать о молекулярных процессах, связанных с памятью, не прольет никакого света на содержание и смысл ее следов для их обладателей: то и другое записано на совершенно ином, чуждом нейробиологии языке и должно изучаться другими дисциплинами. Я могу потратить всю жизнь, исследуя физиологию ходьбы, но так и не смогу выяснить, почему человек в тот или иной момент встает со стула и начинает ходить по комнате. Объяснение, утверждают философы, должно быть дано здесь на языке сознания, намерений, психологических мотивов. Это современный вариант декартовского дуализма. Или, если использовать равно популярную компьютерную аналогию, изучать молекулярные процессы памяти значит всего лишь (sic!) описывать жесткую структуру механизма, ничего не говоря о, введенных программах, т. е. о содержании памяти.
По моему мнению, и эпистемологическая, и отнологическая аргументация направлена на то, чтобы увековечить разрыв между биологическим и социально-личностным объяснением мира. Она призвана отстаивать примат личного, дабы защитить нас от грубо-редукционистской биологии и ее наихудшего вульгарно-социологического варианта; однако такие попытки на самом деле только укрепляют решимость биологов-редукционистов и способствуют фрагментации нашего понимания того, что в конечном счете может быть понято только как единый, неделимый мир.
95 процентам людей каждый день в голову приходят параноидальные, суицидальные, депрессивные, тревожные и навязчивые мысли. Так почему же все мы до сих пор не стали пациентами психиатров? Ответ прост: к подобным мыслям можно относиться не так серьезно, как мы привыкли.Наш мозг устроен так, что зацикливаться на плохом, искать в себе причину всех бед нам проще, чем замечать хорошее в себе и других. Поэтому большую часть времени мы недовольны – своей внешностью, неудачами на работе и в личной жизни, несоответствию собственным представлениям об идеальном человеке… Мы так сильно волнуемся о том, кто и что скажет или подумает о нас, что забываем радоваться жизни, не говоря уже о том, чтобы управлять ею.
Все люди разные. Однако можно заметить, что высокие и стройные люди преимущественно стратеги – вспомните Петра Первого, Авраама Линкольна. Маленькие и крепкие – воины по натуре, революционеры – Иосиф Сталин, Майк Тайсон. Почти все длинноногие красавицы с осиной талией превосходно разбираются в моде и имеют чувство стиля – Анджелина Джоли, Наоми Кэмпбелл. Солнечные, яркие личности создают уникальные произведения искусства и культуры – Ван Гог, Милен Фармер. Почему? Это не просто совпадение. В каждом типе тела есть определяющие гормоны, которые влияют на наши реакции, способ принятия решений, восприятие мира и своего места в нем.На первый взгляд может показаться, что жизнь каждого человека предопределена: низким людям никогда не стать дальновидными стратегами, а высоким не суждено быть отважными воинами, способными достигать любой цели.
Кто такой Зигмунд Фрейд – психиатр, психолог, философ, один из наиболее прославленных интеллектуалов ХХ века? Как воздействовал он на общественное мнение, научную и философскую мысль?В учении Фрейда, по мнению одного из основателей социальной психологии У. Мак-Дугала, «каждый кусочек правды почти нераздельно смешан с заблуждением, покоится в массе своей на тёмных, очень спорных, уводящих в сторону положениях». Крупный французский специалист по экспериментальной психологии П. Фресса пришёл к выводу: «Психоанализ – это вера, а чтобы уверовать, надо сначала встать на колени».Допустимо ли считать идеи З.
В работе коллектива авторов представлены результаты комплексного эмпирического исследования кризисов и трудностей, с которыми сталкивается личность на начальных этапах своей профессиональной деятельности. Детально рассмотрена специфика кризисных переживаний на этапе выбора профессии, обучения в высших и средних профессиональных учебных заведениях (от 1 курса до окончания обучения) и в первые годы профессиональной деятельности. Большое внимание уделено анализу факторов, влияющих на успешное преодоление кризисов.
В этой книге автор встает на защиту детей и оппонирует многим всемирно известным специалистам по воспитанию, которые дают родителям советы о том, как добиться от детей хорошего поведения. Автор показывает нам, что наша главная цель как родителей состоит не в том, чтобы приучить детей к дисциплине и привить им ряд полезных навыков, а в том, чтобы удовлетворить их природную потребность в привязанности, в эмоциональном и физическом контакте. В книге подробно рассматриваются вопросы, часто беспокоящие молодых родителей: почему малыши просятся на руки, почему они не любят спать одни, когда ребенок станет самостоятельным, когда можно перестать пользоваться подгузниками, нужно ли хвалить и наказывать детей, стоит ли отдавать их в детский сад, что такое социализация и многие другие.
У вас выступление, а времени на подготовку совсем нет? Нужно объяснять сложные вещи простым языком? Вы мечтаете управлять вниманием аудитории и чувствовать себя на сцене как рыба в воде? Значит, эта книга для вас.В ней вы найдете короткие, но действенные подсказки, которые применяют профессиональные ораторы. Возьмите ее с собой и используйте прямо на выступлении – как шпаргалку или даже как записную книжку (мы специально оставили после каждой подсказки место для заметок).Рекомендуем всем, кто регулярно выступает публично и кому по роду деятельности необходимо в совершенстве владеть навыками коммуникации.