Устройство и его дубль - [18]

— Томми, я вернулась, — сказала Лори. Он обернулся и сказал безучастно:

— Сто девяносто милливольт! А температура ниже, чем у сухого льда!

— Такую температуру даже мне не повысить, да, Томми?

Коглен не услышал. Он отложил термопару, вытащил магнит и с трудом стащил с его полюсов железную пластинку для замыкания.

— Это против всякой логики, — проговорил он сосредоточенно, — но если тут силовое поле…

Он снова повернулся к отверстию, которое проделал в стене. Потом поднес к нему тяжелый мощный магнит.

Отверстие затуманилось. Под действием магнита в воздухе образовалась серебристая взвесь, похожая на металлическую. Коглен отодвинул магнит. Эффект пропал. Он вернул магнит на место, и серебристая пелена появилась вновь.

Коглен стоял и смотрел на нее, онемев от изумления, когда к нему подошел Мэннерд вместе с Галилем и Дювалем. В руках у него был старинный фолиант с пожелтевшими от времени медальонами слоновой кости на обложке — и отпечатками пальцев Коглена на форзаце.

— Томми, — смущенно начал Мэннерд, — я в это не верю! Но поставь свои отпечатки рядом с этими!

Галиль чиркнул спичкой и, чтобы образовалась копоть, поднес ее к скребку, которым счищал со стены штукатурку. Коглен, словно не замечая их, продолжал внимательно вглядываться в дыру.

— Да что с ним такое? — воскликнул Мэннерд.

— Наука подняла свою уродливую голову, — пояснила Лори. — Он думает.

Коглен обернулся, поглощенный мыслями.

— Ваш палец, пожалуйста, — мягко сказал Галиль.

Он взял Коглена за руку. Немного помедлил, потом неторопливо размотал его забинтованный большой палец и прижал к закопченному лезвию скребка. Мэннерд, сам не свой от тревоги и нетерпения, подал книгу. Галиль с силой прижал палец к пергаменту. Коглену стало больно.

— Минутку! — вскинулся он, словно внезапно очнувшись. — В чем дело?

Галиль поднес книгу к окну и стал рассматривать. Мэннерд подошел поближе. Лейтенант молча передал ему карманную лупу. Мэннерд принялся внимательно разглядывать отпечатки.

— Это трудно объяснить, — выдавил он. — Этот шрам, и вообще…

— Смотрите! — сказал Коглен.

Он стал водить магнитом перед отверстием. Серебристая пленка то появлялась, то исчезала. Галиль переводил взгляд с нее на лицо Коглена.

— Эта серебристая пелена, — с усилием проговорил Коглен, — появляется под штукатуркой там, где она холодная. Впрочем, сомневаюсь, чтобы один этот магнит мог посеребрить все пятно — это притом, что он в двадцать раз сильнее стального. По всей видимости, для этого нужно очень мощное магнитное поле.

Серебристая пленка снова пропала: Коглен убрал магнит.

— И что же это может быть? — мягко спросил Галиль. — Это… это можно назвать устройством?

Коглен сглотнул.

— Нет, — сказал он беспомощно. — Устройство действительно есть, но оно должно находиться в двенадцатом столетии. Это… полагаю, это можно назвать дублем устройства.

VI

В комнате стало темно, и Коглен заканчивал соскребать штукатурку при свете полицейских фонарей. Когда последний слой был снят, показалась изморозь. Едва появившись, она тут же начала неохотно таять. Скоро на этом месте осталось просто мокрое пятно поверх росписи, почти уничтоженной многовековой сыростью. По краям пятна влаги не было. Коглен поскреб с краю. Только штукатурка. Но когда он счистил ее, проступили узоры. Стену покрывала замысловатая роспись, сделанная бессчетное количество лет назад.

По всей видимости, под более поздним слоем штукатурки она покрывала все стены этой комнаты. Дюваль, судя по его виду, разрывался между восторгом от ее обнаружения и отчаянием от противоречия находки всякой логике.

Мэннерд сидел на складном стуле и наблюдал. Лучи фонарей создавали фантастическую картину. Один из них плясал на осторожно работающем Коглене. Фонарь держала Лори.

— Насколько я понял, — после долгого молчания сказал Мэннерд все с тем же скептицизмом, — ты утверждаешь, что это нечто вроде дубля устройства, которое было сделано в двенадцатом ветке.

— Когда еще не было никаких устройств, — подал голос из темного угла Галиль.

— Не было науки, — поправил Коглен, не отрываясь от стены. — Они добивались некоторых результатов благодаря случайностям. После этого они воспроизводили все условия, которые предшествовали неожиданному результату, не пытаясь узнать, почему так вышло. Взять для примера хотя бы закалку мечей.

— Лучшие мечи в Византийской империи были привезенными, — вмешался Дюваль.

— Да, — согласился Коглен. — Религия не позволяла им закалять сталь наиболее действенным способом.

— Религия? — удивился Мэннерд. — Какое отношение она к этому имеет?

— Магия, — ответил Коглен. — Самая лучшая закалка получалась, если меч раскаляли докрасна и вонзали в тело раба или пленника. Наверное, этот метод открыли случайно, когда кто-то решил таким изощренным образом отомстить врагу. Но сработало.

— Вздор! — рявкнул Мэннерд.

— Некоторые мастера и по сей день используют сходный по сути своей процесс, — ответил Коглен, сосредоточенно счищая последний пласт штукатурки. — Это закалка в комбинированной азотисто-солевой среде. В человеческой крови присутствует соль. В соленой воде сталь закаляется лучше, чем в пресной. Древние обнаружили, что использование человеческой крови дает хороший результат. Но не попытались применить научный подход и попробовать заменить кровь соленой водой. А поверхностное упрочнение стали получается лучше, если закаливать ее в присутствии азотсодержащего вещества — вроде человеческой плоти. Современные мастера замачивают в соленой воде кожаный лоскут и потом опускают в нее раскаленное докрасна лезвие. Технически это то же самое, что заколоть раба, только дешевле. Но древние до такого не додумались. Они упорно держались за старую добрую «магическую» закалку.