Устрицы и белое вино - [18]

– Вряд ли! – Дружный смех Поля и Шарля.

– А вдруг? И вообще, я сто лет не была в цирке.

– Прошу прощения, – заговорил с Луны Симон. – Так сказать, зов природы.

Затем я увидела, как он встает из-за стола и бодро направляется к дому. Ну какая же я идиотка! Так просто: «зов природы». И никто никогда не узнает, чем я буду заниматься в ванной!

– Между нами говоря, братец... – лукавый голосок Марьет, – я тогда просила: Шарло, познакомь меня с укротителем, – а ты не познакомил!

– Да тебе было-то четыре года!

– Ну и что? Очень замечательно. Мне четыре, кавалеру – семь, я бы вышла за него замуж и сама стала укротительницей!

– Точно!

– Такой талант пропал!

– И в тебе, и в тетушке Аглае!

– Не скромничай, мама, ты бы тоже классно смотрелась с тиграми в клетке!

– А я?

– Нет, папочка, не обижайся, но я плохо представляю тебя с усами, в трико и с кнутом!

– Дуреха, у нашего папочки в молодости были восхитительные икры, он был бы неотразим в трико!

– А почему я должен быть с усами?

– Папа, у всех укротителей усы! Такие, острыми стрелками и нафабренные, как у Дали. Укротители всегда какой-то гадостью фабрят усы, чтобы лев не защелкнул пасть.

Марьет изогнулась с разинутым ртом, видимо изображая одновременно льва и укротителя, засунувшего голову в пасть.

– Львы же не дураки глотать всякую отраву!

От упоминания слова «отрава» враждующие тракты внутри моего живота перешли к еще более решительной схватке. Я едва заставила себя сделать несколько глубоких вдохов.

– А женщины фабрят волосы?

– Что же еще, папа?

– Ох, я бы не позавидовал твоим львам!

– Я их так понимаю, я с первого дня нашего знакомства чувствую себя прирученным зверем!

Стоп-стоп, а чей это голос?

– Тебя приручишь, Симон! Как же! Ты самый что ни на есть зверский зверь, Симон!

Слава Небесам! Это же вернулся Симон! Путь свободен!

– Миль пардон. – Я поднялась из-за стола. – Зов природы, так сказать...

И вся в испарине – только бы не взорваться по дороге! – понесла свою междоусобицу к дому, а за моей спиной Марьет продолжала упражняться в остроумии:

– Лично я никогда не вхожу в клетку без пистолета...

Глава 11, в которой я вернулась в сад

Какое счастье, что современная цивилизация позволяет оборудовать ванную комнату в деревенском доме не хуже «удобств» пятизвездочного отеля! Я умылась, прополоскала рот и подумала о том, что с наибольшим удовольствием я, пожалуй, растянулась бы сейчас на этом прохладном кафельном полу и даже вздремнула бы...

Чтобы облегчить себе дальнейшее пребывание за столом – да и оправдать в глазах будущих родственников свое чрезмерное отсутствие – я решила сменить тесную белую мини-юбку и узкую блузку на свободный сарафан, благо не поленилась прихватить его с собой вместе с купальными принадлежностями. К тому же и Марьет, и Катрин, несмотря на сверхъестественно торжественную трапезу, одеты весьма демократично – в цветастые балахоны. Кажется, Симон привез «девочкам» эти «оригинальные сувениры» то ли из Туниса, то ли из Перу.

В сарафане я ощутила еще больший комфорт, самое главное – благодаря оборке на груди я смогла избавиться от бюстгальтера. При общей незначительности моего телосложения у меня, как и у моей мамы, слишком большая грудь – размер С, даже почти D. Шарль находит это потрясающим, хотя лично мне такое несоответствие приносит сплошные неудобства: одежда либо тесна в груди, либо безобразно широка в спинке. С брюками дело обстоит еще хуже – у всех нормальных женщин разница между талией и бедрами составляет сантиметров двадцать пять, у меня же – сорок!

Затем идут ноги. Идут, идут и заканчиваются сухими щиколотками плюс стопа Золушкиного размера. Причем при росте сто семьдесят! Шарль считает потрясающим и это, но я-то ведь не могу ходить в одном белье! Дело поправимое, если пользоваться услугами портного, как моя мама. Но мама уже может позволить себе портного, а мне приходится пока все шить самой. Я умею! Даже пиджак на подкладке! И шитье – отличный тренинг для рук практикующего медика любой специальности. Однако оно отнимает слишком много времени...

Но самое ужасное – неизбежный бюстгальтер зимой и летом. Марьет, которой с ее подростковыми грудками он вообще не нужен, страшно завидует моему бюсту и считает, что я просто не могу избавиться от предрассудков. Но ведь дело не только в том, что я детский стоматолог и плохо представляю себе мотающиеся груди над раскрытыми челюстями пациента, а еще и в том, что даже при быстрой ходьбе, не говоря уж, к примеру, о беге или о танцах, мне просто-напросто больно!

Сейчас я не собиралась ни бегать, ни танцевать, а лишь тихо сидеть за семейной трапезой, поэтому без колебаний сунула кружевное пыточное устройство в пакет с остальной одеждой, расправила оборку на груди, прошлась расческой по волосам, капнула духов на запястья и неторопливо – легкими шагами – направилась в сад.

– А я говорю, что имя Пьеро ему не подходит! Он Казимир! Он красавец! – настаивала мама Шарля. – О, вот и ты, моя девочка! Прелестный наряд, тебе так идут все эти романтические рюши. Ну хоть ты скажи им, что Пьеро не может быть красавцем! Красавец, значит, Казимир! А Пьеро – это что-то такое меланхолично-унылое, декадентское, без огня... Ну что ты молчишь, Вив? Разве я не права? Ты когда-нибудь видела, чтобы хоть один Пьеро был энергичным и красивым?