Усталость (или жизнь по Шимону Афлало) - [3]
"Ну, и что за мораль-то сей басни?" — спросил я его, утомленный и — что греха таить — раздраженный его "басней". "Мораль сей басни, браток? Ну как... Он с ней, как говорят, под венец. Короче, поп и пахан Василия все устроили." — "Да, к чему ты это все?!" — "К чему? Да, к тому, что паренек и евреем-то не был: мамаша русская, а пахан, хоть и родился евреем, мало того, что крещеный, еще и в церкви работал. Ну, там попу помогал, я знаю..." Я продолжал сидеть, с тупым непониманием уставившись на Афлало, пока тот не спеша высасывал остатки колы из банки. Потом он рыгнул так, что содрогнулся весь видавший виды марокканский курмыш, и "теория жизни" возымела продолжение: "В России, ты знаешь, было не сахар, и они пошли ва-банк — пахан-то, как ни крути, еврей. Поначалу обосновались в Хайфе, туда-сюда — на жратву хватало... Ну, натурально, Василия забрали. Он командир мой был... Зашибись был командир." Шимон на мгновение умолк, как бы переводя дыхание и собираясь с мыслями, и уставил странно отсутствующий взгляд в пол. "Я помню... Сидели в одной дыре на территориях — он и я. Где кто — поди пойми. Стреляют — конец всему, носа не высунуть. И, ты понял... Чё-то въехало в меня... "Да ты же вообще не еврей, — ору, — Какого ты тут делаешь? Ты чё, грязнее говна не мог найти?!" Он головой мотнул устало так и в меня вот так прямо уставился, и, ты понял, смотрит на меня так.... Глаза такие..." Шимон замолчал и взглянул на меня отчаянно и зло. " Вот... Вот как, гадом буду, у тебя сейчас... Глаза такие... И... И лепит мне: "Здесь, Шимон, мы все вонючие жиды." Не, натурально, так сказал..." Шимон снова опустил взгляд. "Через два дня схлопотал очередь в грудь." — "Ну и?.." — спросил я безнадежно. Шимон отрицательно мотнул головой, и привычная, как каждый... который?! — раз, боль провела когтистой лапой по чему-то чувствительному внутри меня и исчезла бесследно. Бесследно?.. Вот только этой повести не хватало мне для полного счастья.
"И... Петрович, .. Я не знаю... Здесь все, ты понял, такие... Это я — вонючий марокканец, а они... Такие крутые... Типа, верующие, чистопородные... А... А как же они позволяют умирать за эту их — святую страну таким "инородцам", как Василий! Чё ты думаешь.?.." — "Да-а..." — прожевал я что-то в ответ. "Да, . — поддержал меня Шимон и, обратившись к висевшему над прилавком телевизору, возгласил, — На следующей неделе вставим Саудовской Аравии." — "Что?" — спросил я его, уж окончательно выбитый из колеи. "Ну, чемпионат мира... Порвем их, я тебе отвечаю!" "На сколько ты споришь?" — хищно вскинулся Цион. "Иди ты... И так уж я забашлял тебе, как никто. А других, я понимаю, нет." И мы с Шимоном, глядя друг другу в глаза, заржали, как ненормальные. И я поймал себя на том, что бессмысленный этот смех освобождает меня от душащих объятий отчаяния.
Поболтали. Мобильник ожил в моем кармане: "Вижу тебя с балкона, сладкий!" Я поднял голову, и глазам моим предстал этот трогательный образ в махровом халате. Он маячил — далеко, но вполне реально — передо мной на одном из балконов — уж я-то знал, каком! — близлежащего жилого массива. Я перезвонил: "Через минуту — у тебя." И расставшись с дорогим сердцу моему Шимоном, пересек улицу.
Мгновенье спустя звонок разбудил тишину за притихшею дверью. Она — в халате махровом — ну, в точности, как в моем сне, — навстречу мне вышла и в меня устремила тот взгляд... Как кот тот... Ты помнишь, читатель... Втащился я внутрь, и, улегшись на плоскости мягкой дивана, забылся... и объятья и губы ее... Короче, ты лишний, читатель, а я.... С усталостью этой проклятой простился. Пока...
>1 имена футболистов.
Вторая книга несомненно талантливого московского прозаика Ивана Зорина. Первая книга («Игра со сном») вышла в середине этого года в издательстве «Интербук». Из нее в настоящую книгу автор счел целесообразным включить только три небольших рассказа. Впрочем, определение «рассказ» (как и определение «эссе») не совсем подходит к тем вещам, которые вошли в эту книгу. Точнее будет поместить их в пространство, пограничное между двумя упомянутыми жанрами.Рисунки на обложке, шмуцтитулах и перед каждым рассказом (или эссе) выполнены самим автором.
Владимир Курносенко - прежде челябинский, а ныне псковский житель. Его роман «Евпатий» номинирован на премию «Русский Букер» (1997), а повесть «Прекрасны лица спящих» вошла в шорт-лист премии имени Ивана Петровича Белкина (2004). «Сперва как врач-хирург, затем - как литератор, он понял очень простую, но многим и многим людям недоступную истину: прежде чем сделать операцию больному, надо самому почувствовать боль человеческую. А задача врача и вместе с нимлитератора - помочь убавить боль и уменьшить страдания человека» (Виктор Астафьев)
В книгу «Жена монаха» вошли повести и рассказы писателя, созданные в недавнее время. В повести «Свете тихий», «рисуя четыре судьбы, четыре характера, четыре опыта приобщения к вере, Курносенко смог рассказать о том, что такое глубинная Россия. С ее тоскливым прошлым, с ее "перестроечными " надеждами (и тогда же набирающим силу "новым " хамством), с ее туманным будущим. Никакой слащавости и наставительности нет и в помине. Растерянность, боль, надежда, дураковатый (но такой понятный) интеллигентско-неофитский энтузиазм, обездоленность деревенских старух, в воздухе развеянное безволие.
Ты точно знаешь, что не напрасно пришла в этот мир, а твои желания материализуются.Дина - совершенно неприспособленный к жизни человек. Да и человек ли? Хрупкая гусеничка индиго, забывшая, что родилась человеком. Она не может существовать рядом с ложью, а потому не прощает мужу предательства и уходит от него в полную опасности самостоятельную жизнь. А там, за границей благополучия, ее поджидает жестокий враг детей индиго - старичок с глазами цвета льда, приспособивший планету только для себя. Ему не нужны те, кто хочет вернуть на Землю любовь, искренность и доброту.
Город Нефтехимик, в котором происходит действие повести молодого автора Андрея Кузечкина, – собирательный образ всех российских провинциальных городков. После череды трагических событий главный герой – солист рок-группы Роман Менделеев проявляет гражданскую позицию и получает возможность сохранить себя для лучшей жизни.Книга входит в молодежную серию номинантов литературной премии «Дебют».
Французский юноша — и русская девушка…Своеобразная «баллада о любви», осененная тьмой и болью Второй мировой…Два менталитета. Две судьбы.Две жизни, на короткий, слепящий миг слившиеся в одну.Об этом не хочется помнить.ЭТО невозможно забыть!..