Успеть на войну - [9]

иначе стеарин растает, мякиш раскиснет. Вместо ложки дали хорошо подсушенную корочку хлеба, кушай, Коля. И потом всю ночь развлекались задавая мне как новенькому банальные вопросы что, где, когда. А утром после завтрака была баня, как я ее ждал, то что мои кальсоны и рубаха[11] из белых превратились в вонючие и черные от въевшийся грязи и пота, это здесь сплошь и рядом, но то, что на теле появились потертости, покраснения и маленькие язвочки, меня сильно раздражало, заставляло постоянно чесаться и чувствовать дискомфорт. Нас вывели из камеры, построили по два и два выводных – один впереди, один сзади, наконец-то повели нас в баню. Тюремная баня – это отдельная песня, общий зал, где все разуваются и оставляют свою одежду на лавках покамерно, то есть каждая камера отдельно, слева и справа находятся душевые на 2, 4, 6 и 10 человек, но так как тюрьма переполнена, загоняют где для 2–4 человек, 4–8 человек и т. д. Банщик (только сотрудник) объявляет каждой камере время помывки 10–15 минут и если в предыдущую помывку камера чем-то провинилась, время помывки может быть сокращено (помощник банщика назначается только из уголовников, по команде банщика откручивает или закручивает вентиль холодной и горячей воды), а за отведенное время нужно помыться и успеть постираться, при этом мыло выдается одно на четверых, как хочешь, так и мойся. Все это я знал из прошлой жизни, поэтому раздеваться не стал, только разулся. Чтобы успеть помыться и постираться, надо в одежде стать под душ и пока она отмокает, мыть голову, потом тело, начиная сверху, постепенно раздеваясь, а вот стирать в первую очередь нужно со штанов, я думаю это понятно – на рубаху времени может просто не хватить. Мне, как самому грязному, дали мыло первому и пустили под душ, мой тезка бывший комсорг какого-то института, с которым я делил душ с помощью сложенной в несколько раз нитки и еще одного человека резал второй брусок мыла на четыре части.

Как же хорошо быть чистым, сразу улучшается настроение, даже мокрое белье его не портит и все проблемы, пусть и временно, уходят на задний план, мы идем по переходу, возвращаясь к себе в камеру. Вдруг нас останавливают.

— Чуйко, Чуйко твою мать, оглох.

— Я.

— Головка от корабля, выйти со строя.

— Есть.

— В дупе шерсть, Чуйко, ты что, издеваешься, ты не в царской армии, еще скажи "так точно", давай руки за спину и вперед.

Что-то я туплю после бани, расслабился. Куда это меня, вон у него в руках моя камерная карточка, значит опять переводят, и не спросишь, можно получить и это будет не талон на усиленное питание.

— Голову опустить, лицом к стене.

Значит все-таки к следователю, а карточка тогда зачем. После блужданий по переходам, мы пришли туда, где меня допрашивали прошлый раз и остановились около двери с номером 2, конвоир, открыв двери, спросил.

— Заводить?

— Да, заводи, — послышалось из кабинета голос с каким-то легким акцентом.

— Заходи.

Конвойный пропустил меня вперед, закрыл двери и, подойдя к столу, передал мою камерную карточку мужчине лет 30-ти в военной форме с одной шпалой в петлице.

— Свободен, а вы, Николай Григорьевич, присаживайтесь.

— Спасибо.

— Меня зовут Тамази Ираклевич Бахия, лейтенант государственной безопасности, теперь я виду ваше дело.

— А где предыдущий следователь.

— Это пока не важно, я зачитаю ваше обвинительное заключение, а потом мы поговорим

Пока он читал, я лихорадочно соображал, первое – поменялся следователь, это хорошо, второе – новый оказался грузином (хотя больше похож на прибалта) а это значит, что Берия убирает людей Ежова и ставит своих. Третье – возможно, мой бывший следователь арестован и находится где-то здесь в Крестах. Четвертое – бериевцам нужны факты перегиба в арестах, расстрелах и фабрикации дел ежовцами, а мое дело, спасибо Семе, как раз одно из таких. Вон он меня сразу по имени-отчеству назвал, без приставки, гражданин…

— Николай Григорьевич, Николай Григорьевич, вам плохо? — донеслось откуда-то издалека. Вот это задумался, нужно аккуратнее.

— Извините, голова закружилась, уже прошло.

— Так вот, Николай Григорьевич, проведя тщательное расследование, следствие пришло к выводу, что ваше дело сфабриковано бывшим военюристом 3-го ранга Гройсманом.

— Простите, товарищ лейтенант государственной безопасности, но фамилия моего следователя Громов.

— Гройсман его фамилия и сейчас следствие выясняет, с какой целью он ее поменял, но это вас, Николай Григорьевич, не должно волновать. Так вот, дело ваше прекращено, виновные будут наказаны, а вы свободны и можете, возвращается к месту своей службы. Сейчас вас проводят в сборное отделение, где вам выдадут вещи и документы, а пока прочитайте и распишитесь здесь и о неразглашении того, что видели и слышали в этих стенах.

— Э-э-э, товарищ Бахия, простите, не запомнил ваше имя-отчество можно вопрос?

— Никто с первого раза не запоминает, спрашивайте.

— Понимаете, здесь я встретил своего сослуживца старшего лейтенанта Семина, это преданный партии и товарищу Сталину человек, и я уверен, что у него тоже сфабрикованное дело, помогите разобраться.

— Семин-Семин, где-то слышал я эту фамилию, хорошо, я разберусь, а теперь, прощайте. Эй, конвой, отведите в сборное отделение, — и он протянул руку для пожатия.