Успеть на войну - [2]

— Эх, парень, как же ж тебя отделали и не посмотрели, что мальчишка. Ну, ты давай выкарабкивайся назло им всем. На вот, попей.

И мне в губы уперся край кружки и сквозь опухшие губы полилась восхитительная, холодная, такая мокрая вода, ХОРОШОООО. Человек что-то еще говорил, а я медленно погружался в сон.

Проснулся я от того, что мне пытались залить в рот какую-то гадость.

— Пей, парень, пей, тебе сил набраться надо, а то приходил уже твой следователь, интересовался тобой.

Я дернул веками и у меня открылись глаза.

— Ну вот ты в себя пришел, молодец, теперь давай выпей этот бульон, он конечно не настоящий, я с баланды юшку сцедил, немного картошки помял, пей, парень.

Чего это он меня все время парнем зовет, по возрасту я его старше лет на десять. Попытался его спросить, но только полупростонал, полупромычал.

— Ты молчи, слабый ты еще, а меня Максимычем здесь зовут, я санитаром тут оставлен работать после приговора. Ну вот, покушал, хорошо, я пойду, у меня еще в другой камере лежачий есть, надо его тоже покормить, все, отдыхай.

Он поднялся со стула, чем-то погремел у меня в изголовье, наверное ставил посуду, подошел к двери, оглянулся на меня и несмело постучал в двери, открылось раздаточное окно-кормушка, оттуда что-то спросили, потом открылась дверь и он вышел.

Я лежал и разглядывал тюремную дверь – охренеть, я арестован ко мне приходил следователь и я в тюрьме, что же я такого натворил. Попытался пошевелить ногами, получилось только очень больно, такое ощущение, что по ногам били палками, руки согнулись только в локтях, я увидел свои кисти, они были опухшие, сине-фиолетовые с характерной полосой от наручников. Вот это я попал, так, стоп, еще раз надо глянуть на свои руки. Это не мои руки! Эти опухшие руки были раза в два меньше моих нормальных рук, охренеть. А ноги?! Опустив руки, стал пальцами подтягивать одеяло, пока не показались ступни. Ноги тоже не мои, у меня были сорок пятого, а эти, наверное, сорокового или меньше, охренеть. Что случилось с моим телом?!

Так. Попытаемся рассуждать логически, меня ударило молнией, я потерял сознание и очутился в тюрьме. В чужом теле, значит я умер, и мое сознание перенеслось в другого, который тоже, наверное, умер, или – нет?

— Эй, есть тут еще кто? — я мысленно обратился сам к себе.

Тишина.

Значит я попаданец, только в кого я попал, лежу в тюремной больничке, избитый, не дай бог, окажусь насильником или маньяком, убьют что те что эти. Надо собрать больше информации у этого, как там его, Максимыча, он здесь оставлен санитаром, ходит из камеры в камеру, должен много знать, но надо аккуратно, если оставлен здесь, а не пошел по этапу, значит стучит оперу, а может и не одному. Да, еще надо узнать в каком городе я нахожусь? Потому что таких камер в нашем СИЗО нет, и, главное, фамилию, имя, отчество, статью. Как это ни странно, шока от переноса в чужое тело у меня нет, может оттого, что я любитель книг о попаданцах и не раз представлял себя на их месте, а может из-за травмы головы, наверное что-то вкололи. Кстати, можно попробовать сымитировать потерю памяти, чтобы выиграть больше времени на адаптацию.

Сколько времени я пролежал, строя разные наполеоновские планы, не знаю. Но вот в замке дверей загремели ключи, дверь открылась, и ко мне вошли Максимыч и, наверное, доктор.

— Здравствуйте, как самочувствие?

Я промычал в ответ, показывая этим, что речь мне недоступна.

— Откройте рот, так-так, замечательно.

— Повернитесь, что у нас здесь? Теперь согните ноги, смелее, еще согните, все, ложитесь как вам удобно. Вот что я вам скажу, внутренние органы в порядке, ничего не отбито, переломов у вас нет, а синяки пойдут. Голову я вам смотрел утром при обходе, когда вы спали, там тоже сравнительно хорошо, так что недельки через две вы будете здоровы, речь к вам вернется не сегодня так завтра.

Говорил он уверенно, но смотрел на меня с жалостью, понимая, куда после выздоровления я вернусь. Записав что-то в большой блокнот, спросил у Максимыча, ходил ли я в туалет и какого цвета у меня моча, на что Максимыч ответил:

— Аристарх Евгеньевич, он ведь до нас двое суток в карцере был, а там только хлеб и вода, да у нас трое суток в беспамятстве, утром только бульон ему дал так что ходить ему нечем.

— Максимыч, сейчас будет ужин, ему надо, чтобы он ел сам, тело молодое, быстрее восстановится. Все, пошли в следующую.

Они подошли к дверям, постучали, двери открылись, и я увидел надзирателя в необычной форме и еще обратил внимание на спину доктора, которую не до конца закрывал медицинский халат. А там было интересно – на докторе было ХБ под ремень и галифе с сапогами, галифе были синими. Интересно, даже очень интересно, насколько я помню сапоги отменили в 1994-м, а синие галифе – в 1969-м, гимнастерку, одетую на надзирателе – в 1972-м. Вопрос – где я, нет, не так – когда я? Скоро ужин, придет Максимыч, надо попытается его спросить, одновременно дать понять, что у меня амнезия, а пока потренируюсь говорить, точнее промычать "Где я и кто я?"

3

— Да ты не торопись, пытайся пропеть, — это Максимыч пытался помочь мне говорить.

— Кааак меняяя зооовууут?