Успеть до захода солнца - [16]

Пока не хотела.

В конце сентября, когда шел одиннадцатый месяц ее плена, с режущей боли в спине у нее начались схватки. Она ходила, пытаясь их облегчить, сидела в кресле, лежала на койке, поджав коленки, но ничего не помогало. Боль растекалась, усиливалась.

Когда отошли воды, она начала кричать. Кричала так, как не кричала в первые недели заточения. И, как и в те недели, никто не приходил на ее крик.

Она в ужасе заползла на койку, а схватки все усиливались, делались чаще. Ее горло пересохло, жаждало воды, между схватками она набирала воду из раковины в одну из чашек «Дикси», которые он принес ей.

Через десять часов после первых схваток открылась дверь.

– Помоги мне. Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне.

Он торопливо сбежал вниз и встал, хмурясь, потом молча сдвинул шляпу на затылок.

– Пожалуйста, мне больно. Ужасно больно. Мне нужен врач. О господи, мне нужна помощь.

– Женщина рожает детей в крови и боли. Ты такая же, как все. Хороший день. Прекрасный день. Мой сын рождается на свет.

– Не уходи! – зарыдала она, когда он стал подниматься по ступенькам. – Господи, не оставляй меня. – Потом боль лишила ее способности говорить, оставив только вой и визг.

Он вернулся со стопкой старых полотенец, более пригодных для мытья пола, с водой в оцинкованном ведре и ножом в ножнах на поясе.

– Пожалуйста, вызови врача. Кажется, что-то не так.

– Все так, иначе не бывает. Это наказание Евы, вот и все. – Он откинул подол ее платья и сунул в нее пальцы, вызвав новую волну боли.

– Похоже, ты почти готова. Давай, ори сколько хочешь. Никто тебя не услышит. Мой сын рождается. Я сам приму его. Достану собственными руками на моей собственной земле. Я знаю, что делать. В свое время принял немало телят, а это то же самое.

Оно разорвет ее пополам, это чудовищное существо, которое ублюдок посадил в нее. Обезумев от боли, она колотила его, вырывалась. Потом просто зарыдала, обессилев, когда он снова ушел.

Она снова стала драться, хрипло крича, когда он вернулся с веревкой и привязал ее к койке.

– Ради твоей же пользы, – сказал он. – А теперь начинай выталкивать моего сына. Тужься, слышишь? Или я прямо сейчас вырежу его из тебя.

Обливаясь потом, Элис тужилась из последних сил, даже когда ее разрывала боль.

– Головка высунулась, ой, какая красивая. И уже волосики на ней. Тужься!

Она собрала оставшиеся силы и заорала от невыносимой боли. Обмякла от усталости и услышала слабый, как мяуканье, крик.

– Вышел? Вышел?

– Ты родила девку.

Она словно одурела от наркотика и чувствовала себя вне собственного тела, глядя сквозь глазурь слез и пота, как он держал извивавшегося ребенка, скользкого от крови и кала.

– Девка.

Его глаза, пустые и холодные, смотрели на Элис, и в ней снова вспыхнул страх.

– Мужчине нужен сын.

Он положил ребенка ей на живот, вытащил из кармана суровые нитки.

– Приложи ее к груди, – приказал он, перевязывая пуповину.

– Я… я не могу. У меня руки привязаны.

С неподвижным, как маска, лицом он выдернул из-за пояса нож. Элис инстинктивно выгнулась, дернула за веревки, отчаянно стремясь обхватить руками ребенка, защитить его.

Но он всего лишь перерезал пуповину, потом веревки.

– Тебе нужно избавиться от последа. – Он притащил второе ведро. Крик девочки стал громче, и Элис обняла ее.

Новая, но не такая сильная, как до этого, боль застигла ее врасплох. Он швырнул плаценту в ведро.

– Заткни ее мяуканье. Помойся, и ее тоже вымой.

Он стал подниматься по лестнице и оглянулся в последний раз:

– Мужчине нужен сын, и он заслуживает сына.

Дверь захлопнулась. Элис лежала в грязной постели, ребенок извивался и кричал рядом с ней. Ей не хотелось его кормить, она не знала, как это делать. Ей не хотелось оставаться наедине с младенцем. Не хотелось смотреть на него.

Но она все-таки взглянула и увидела, как беспомощно оно лежит рядом с ней, это существо, которое росло внутри ее.

Это существо. Этот ребенок. Дочь.

– Все хорошо. Все будет хорошо. – Она пошевелилась, поморщилась и села, покачивая ребенка, поднесла девочку к груди. Ее чуть раскосые глаза слепо смотрели куда-то. Потом она поняла, что дочка взяла сосок и начала сосать.

– Вот видишь, да, вот видишь. Все будет хорошо.

Она ворковала, гладила крошечную головку и чувствовала, что ее переполняет огромная, невозможная любовь.

– Ты моя, не его. Только моя. Ты Кора. Так зовут твою бабушку. Теперь ты моя Кора, и я буду тебя любить.

Он бросил ее на три дня, и она боялась, что он не вернется. Со своей прикованной ногой она не могла добраться до двери и выйти из дома.

Будь у нее что-нибудь острое, она, может, попыталась бы отрезать собственную ногу. Скудные припасы таяли, но у нее были полотенца для дочки. Она намыливала и стирала их, чтобы маленькая Кора оставалась чистенькой.

Она сидела в кресле с дочкой на руках, пела песенки, ласково уговаривала Кору, когда та капризничала. Она носила дочку на руках, целовала в пушистую головку, любовалась крошечными пальчиками.

Дверь снова открылась.

Элис крепче прижала к себе дочку, когда Сэр спустился вниз с сумкой.

– Тут все, что тебе нужно. – Он повернулся к ней. – Дай-ка посмотреть на нее.

Если она даже вцепится сейчас зубами в его горло, ей все равно не снять с ноги цепь. Надо успокоиться и обаять его. Она улыбнулась: