Услуга - [4]

— Нормальные — это какие?

— Ну, обыкновенные. Пацаны как пацаны. Не глупые и не умники. Поржать любят. Иногда прихвастнуть не дураки. Да я и не особо близко их знаю, чтобы сказать, какие они люди. Мы же общаемся только на тренировках. Другое дело, если б вы спросили, какие они боксеры…

— Ну, и какие же?

— Серега — стратег. Он бой заранее в голове простраивает. Комбинации любит. И вообще крут. Если бы не его семейные заморочки, еще не известно, кто сейчас был бы чемпионом.

— Что за заморочки?

— Да с бабкой они все не съедутся. Бабка слегла в прошлом году, а забрать ее к себе они не могут. Квартира однокомнатная, а у Сереги еще сестра — полтора годика. Жили бы все вместе, мать могла бы спокойно и за ребенком, и за бабкой приглядывать, а так приходится ей каждый день мотаться с бэбиком к старухе. Когда бэбик болеет, с бабкой сидит Серега. Тренировки пропускает. Ну, и подрастерял форму, потому что болеет девчонка почти каждый месяц. Раньше-то Серега с Витюхой наравне были. А следом — Генаша. Хотя, если бы все только сила решала, быть бы Генаше чемпионом. Он у нас богатырь. Перед каждыми соревнованиями вес сгоняет, чтобы в тяжеловесы не угодить. Если его коронный прямой правой достанет соперника, все — нокаут обеспечен. Но это редко когда бывает. Очень уж Генаша прост. И реакция у него не так чтобы очень. Ну, а Гудок — самый слабый боксер в их четверке. Побеждает больше хитростью. Обычная его тактика — уклоняться от ударов и ждать удобного случая. Его однажды даже дисквалифицировали на соревнованиях за уклонение от боя.

— А ты не знаешь, у них в последнее время не было каких-нибудь осложнений в отношениях? Никто из этих троих не ссорился с Румянцевым?

Тарасов оторопел.

— Вы что?! Подозреваете, что Витюху убил кто-то из них? Ну, вы даете! Конечно, они иногда ссорились. Говорю же — обычные пацаны. Дней десять назад Витюха за Гудком по всей спортивной школе гонялся, чтобы дать в морду за «настоящий адидасовский костюм», который Валерка ему впарил за пять тыщ. А костюмчик после первой стирки превратился в линялую тряпку. Потом Серега с Витюхой два дня не разговаривал из-за пары по алгебре: Витюха ему подсказал неправильно. А еще раньше они вдвоем чуть не убили Генашу, который приклеил к полу их кроссовки. Суперклеем. В отместку, между прочим, — за то что Серега с Витюхой его нехорошо разыграли. Влезли в его комп, стерли какой-то важный системный файл и навешали Генаше лапши на уши, что он вирус подхватил. Надо, значит, переустанавливать систему. Этот лопух два дня провозился, кучу нужной инфы и музыки потерял, и только когда установил систему, они признались. Разозлился он дико, любой на его месте разозлился бы. Но ведь не настолько же, чтобы убить!

— М-да… — Шахов потер подбородок. — А посерьезнее ссор не было? Может, кто-нибудь приревновал к Виктору девушку? Может быть, Румянцев поддразнивал кого-то из приятелей, намекая, что знает его тайну?

Игорь покачал головой.

— Не было ничего такого. Я видел их в холле ДК до начала дискотеки. Стояли кружком, трепались, ржали как кони, по плечу друг друга хлопали. Все было нормально.

Шахов сел в машину в сильной задумчивости. И чем больше он размышлял, тем больше сомневался, что вытащил кончик ниточки, а не пустышку. Дело даже не в категоричности Тарасова, уверявшего, что у троих приятелей не было и не могло быть мотива для убийства Виктора. В конце концов, Игорь сам признал, что не слишком близок с этой компанией. Вполне мог и не заметить подводных течений в их взаимоотношениях. И можно было бы пройтись еще разок по списку, поискать более осведомленных свидетелей. Можно, да вот только нужно ли? Допустим, выкопает он, Шахов, подходящий мотив, и что дальше? Не захочет подозреваемый облегчить совесть чистосердечным признанием, пошлет опера в далекое далеко, и останется Шахову только утереться. Улик-то нет! Если бы не выходка ополоумевшего Самохина, можно было бы поработать с Захаровой, но теперь фигушки! Мать девочки накатала в прокуратуру «телегу», где в числе прочего заявила, что ее дочь будет разговаривать (когда сможет) только со следователем и только в присутствии родителей и адвоката. Следователь же не станет лезть из кожи вон, ибо Егор для него человек посторонний и версия Захаровой его вполне устраивает.

И винить следака Максим не мог. Если бы не жалкое горе коллеги и товарища, у Шахова тоже не возникло бы сомнений в правдивости Вериной истории. Каким способом убийца мог впутать в такое подлое дело «образец высокой нравственности» — «правильную», прямолинейную девчонку с «обостренным нравственным чувством и прискорбным отсутствием такта»? Даже если предположить, что Захарова отчаянно влюбилась в убийцу и готова выгораживать его любой ценой, у нее просто не получилось бы убедительно солгать — тут ведь практика требуется! А Турьянову — оперу, дежурившему в ту ночь и выезжавшему «на труп» Румянцева, — даже в голову не пришло, что девчонка финтит.

Шахов настолько глубоко погрузился в раздумья, что не замечал, куда едет, и очень удивился, когда обнаружил, что машина стоит перед сквериком, за которым начинались те самые гаражи. Зачем он сюда приехал? Если оперативники и криминалисты, выезжавшие на место преступления, не смогли обнаружить ничего полезного четыре дня назад, то теперь, когда здесь основательно наследили люди, машины и собаки, искать улики и вовсе бессмысленно. Тем не менее Максим вылез из «жигуленка», дошел до дорожки, ведущей к станции, постоял там немного и двинулся в сторону гаражей. Если верить Захаровой, Румянцев стоял вон за теми кустами. Где-то здесь девчонка разглядела темную фигуру и бросилась бежать. Примерно тут преследователь настиг ее и потащил к гаражам. А вот тут дежурная бригада обнаружила тело и сидящую в снегу Веру.