Ускоряющийся лабиринт - [8]

— А после этого ты его еще видела?

— Он был у нас, заходил к отцу, но мы разминулись.

— Ну что ж ты так, — улыбнулась Аннабелла. — Расскажи же мне снова, на кого он похож.

— На поэта, полагаю, — рассмеялась Ханна.

— Что, маленький и пухленький, как мистер Клэр?

— Нет, — отрезала Ханна. — Нет. И вообще, мистер Клэр — поэт-крестьянин, а Альфред Теннисон… — Ханне нравилось, как разворачивается, словно полотно, его длинное имя, — нет. Я имею в виду, что он задумчив. Иначе говоря, погружен в свои мысли. А еще он высокий.

— А какого роста?

— Высокого. Шесть футов или даже выше.

— А красивый?

— Аннабелла!

— Ну скажи!

— Да. Темноволосый. Широкоплечий. Чисто выбрит. Носит накидку и шляпу с широкими полями. Весьма похож на испанца.

— Да ты, небось, в жизни не видала ни одного испанца.

— Зато читала. И все знают, как выглядит типичный испанец.

— Все знают, как выглядит типичный испанец, — повторила Аннабелла. Девушки как раз достигли возраста бурного подражания и то и дело повторяли друг другу фразы и жесты других людей, чаще в насмешку, но иногда стремясь их присвоить. Когда вокруг никого не было, они повторяли друг за дружкой.

— А скажи, он женат? Или помолвлен?

— Аннабелла! — взвизгнула Ханна.

— Прошу тебя, перестань возмущаться. Нам по семнадцать. И нам просто необходимо думать о таких вещах. Так что давай-ка сообразим, как нам обратить на тебя его внимание.

— Поди обрати на себя внимание, когда вокруг одни сумасшедшие.

— А по мне, так лучше не придумаешь! Вокруг одни сумасшедшие — но что делает среди них эта бледная, полная достоинства девушка? Да это же очаровательная дочка доктора!

— Перестань, — вспыхнула Ханна. — И все-таки надо что-то придумать. По-моему, он близорук. Почти ничего не замечает, пока не подойдет вплотную.

— А может, эта рассеянность — из-за того, что он поэт?

— Может, и так. Но едва ли. Иногда он надевает монокль.

— Придумала! — просияла Аннабелла. — Нам нужно сделать так, чтобы я его увидела. Ну, или чтобы мы с ним встретилась. Думаю, тогда я смогу лучше оценить обстановку.

Ханна взглянула на взволнованную, радостно улыбающуюся подругу и задумалась над этой сомнительной идеей, но не успела ответить, как в комнату ворвалась мадемуазель Леклер. Рисунок, который Аннабелла мельком ей показала и который был обескураживающе точен, пришлось отложить.

— Bonjour, les filles, — поприветствовала их мадемуазель Леклер.

— Bonjour, Mademoiselle [2], — в один голос ответили девушки и открыли учебники.

Санитар Уильям Стокдейл ростом был выше доктора, но, когда они шли в направлении Лепардз-Хилл-Лодж, где содержались тяжелобольные, даже он вынужден был прибавить шагу, чтобы не отстать от своего хозяина. А Фултону Аллену, сыну доктора, и вовсе приходилось бежать. Для Фултона, которому недавно исполнилось шестнадцать, это вообще было обычное состояние. До его триумфа, о котором он сам еще не знал, оставалось не так уж и много. В скором времени он будет отвечать за все заведение сам. Пока же Фултон, как обычно, изо всех сил пытался удержаться на волне бешеной отцовской энергии. Старался шагать в ногу, стремился перенять у отца его искусство и обширные познания, каковых, к несчастью для сына, с каждым днем становилось все больше. Эта решимость ни в чем не отставать от отца только крепла во время визитов в Лодж, который наводил на Фултона ужас. В Фэйрмид-Хауз изобиловали легкие недуги, там содержали слабоумных и больных, идущих на поправку. А некоторые, вроде Чарльза Сеймура, были и вовсе здоровы. Лепардз-Хилл-Лодж был полон истинного безумия и душевных мук, полон людей, потерявших самих себя. Эти люди были необузданны и непредсказуемы. Отвратительно пахли. Вели себя непотребно. Ни с того ни с сего поднимали шум. Страданиям их не было предела. Изнанка рода человеческого, один из кругов ада — вот что это было. Там разворачивалось действие всех ночных кошмаров Фултона и всех его эротических снов, которые он тоже числил по разряду кошмаров, вне зависимости от того, что оставалось потом на его простынях. Даже само здание казалось безумным: простое, квадратное, прочное, с рядами узких зарешеченных окошек, откуда доносились крики и визг.

И вот теперь они направлялись прямо к нему через лес, среди теней и проблесков света.

Стокдейл докладывал о состоянии больного:

— По-моему, у него не было стула уже три недели.

— Подавление стула только усиливает его манию. Из-за него она и развивается. А от своей бредовой идеи он так и не отказался?

— А что у него за бредовая идея? — спросил Фултон.

Стокдейл рассмеялся:

— Что если он все-таки опорожнит свой кишечник, то его содержимое отравит воду, заразит лес, а потом впитается в землю и убьет всех жителей Лондона.

— Будем надеяться, что он ошибается, — пошутил Фултон.

— Фултон, — одернул его Аллен, — не следует упражняться в остроумии, когда речь заходит о больном. Безумие лишено чувства юмора. Сколько там сейчас санитаров? Нам понадобится по меньшей мере четверо, чтобы удержать его, пока я буду ставить ему клизму.

— Я могу помочь, — неуверенно предложил Фултон, досадуя на отца за излишнюю суровость.

— Подержишь голову. Ну, или руку. Если ты только попытаешься взять его за ногу, он отбросит тебя в другой конец комнаты. Увы, мужчина он крупный и сильный.