Ускоряющийся лабиринт - [44]

Шрифт
Интервал

Там ей встретился Уильям Стокдейл, который взглянул на нее не без злорадства и сказал: «Боже мой, боже мой. Мне думается, тут есть чем заняться доктору. И, полагаю, к моей вящей радости вы проведете некоторое время в Лодж».

Осень

— Послушайте, послушайте, мы ведь можем малость подзаработать, а? Тряхнем стариной. Я все еще помню, чего хочет публика.

Он глядел на него в упор, вглядывался изо всех сил, но больше не видел в глазах Джона самого Джона, разве что мельком, словно бы тот понимал, что его заметили, и тут же прятался. Джон говорил очень быстро. Посреди его приплюснутого лица двигался сухой и мускулистый рот, из которого шел дурной запах.

Черт из бутылки, доктор по урине
Смотритель в королевском карантине
Велик и важен, словно дож в Турине
Все больше в Лондоне его увидишь ныне
Зовется Аллен, лечит дам, что в черном сплине
Цветут от чирьев, точно Флора на картине
Сквозь лес путь новый верен, говорят
Увидишь красный ад, а там и белый ад[19].

Ему захотелось выбраться из этой клетки. Это страшный сон, просто страшный сон: его старый друг безумен, он бормочет и хохочет, зачитывая стихи из засаленного блокнота. Ведет себя, как одержимый. А еще это зловоние. И шумы, доносящиеся из других палат.

Притон для содомитов, сущий ад,
Плен для мужчин, для женщин поруганье —
Я видел эту мерзость и разврат,
И непомерность трат на содержанье
Таких домов, где всякий доктор рад
Нажиться. Я же приобрел познанье:
Коль содомит свой уд крутить начнет,
Как он ни кайся, смерть предъявит счет[20].

Джон Тейлор возвращался из Лепардз-Хилл-Лодж под осыпающимися деревьями в сопровождении Элизы Аллен. Под ногами хлюпали лужицы. Вокруг падали листья.

— Сивиллины пророчества, — произнес он. Его расстроило то, что он увидел, расстроили тающие жизни друзей. Эта хрестоматийная мысль наложила отпечаток на его настроение и в чем-то даже смягчила боль.

— Простите?

— Сивилла, предсказательница, — пояснил он. — Она записывала свои пророчества на листьях и пускала по ветру, — пусть читает, кто может. Я сейчас занимаюсь историей древнего мира, по большей части Египтом, пирамидами и всем таким прочим.

— Вот оно что. Непременно расскажите моему мужу. Уверена, ему будет интересно. Скажите, а как вам показался мистер Клэр?

— Так себе, — ответил он. — Он был… возбужден. Все спрашивал про свою детскую любовь, Марию. Я не нашел в себе сил рассказать ему, что она умерла. А еще — что было бы забавно, если бы не указывало на столь тяжелую болезнь, — порой ему вроде как кажется, что он лорд Нельсон.

— Да, а иногда Байрон, как мне рассказывали.

— Ну, это хотя бы можно понять. Он переписывает одну из поэм Байрона. А еще он очень резко, даже оскорбительно, отзывался о заведении и о вашем муже, которого он, по его словам, сейчас почти не видит. Он показал мне отрывок из поэмы «Дон Жуан», где выразил те же чувства. Он уже долго здесь? Я хочу сказать, в этом месте, а не в Фэйрмид-Хауз?

— Трудно сказать. Больше месяца. Многие наши больные в случае необходимости проводят там некоторое время, а потом возвращаются. Что до моего мужа, Джон Клэр и в самом деле почти его не видит, Мэтью сейчас очень занят, налаживает деревянное производство.

— Полагаю, вы не знали его на пике славы. А видели лишь только после того, как он лишился рассудка.

— Я привыкла видеть людей, лишившихся рассудка.

— Однако жаль, что вы не видели его таким, каким знал его я.

— Его умственные способности до сих пор не вызывают никаких сомнений.

— По поводу умственных способностей я как раз не уверен. То есть я убежден, что он весьма одарен и всегда очень хорошо разбирался в людях. Но тогда, в расцвете сил, его вдохновение — это было что-то! Ему не хватало стиля. Не хватало формальной выучки. Он использовал множество никому не известных слов из своего диалекта. Но живая земля, его родина… да будет мне позволено выразиться не вполне привычным образом… она пела через него. Сама Англия пела через него, ее вечная, живая душа. Многие тысячи строчек, и каждая свежа, образна, музыкальна, подлинна. Это был гений, истинно говорю вам. Куда же могла деться вся эта мощь, вопрошает он теперь, понимая, что ответа нет. Вы уж извините, мне вдруг захотелось о нем порассуждать. А ведь вы начали рассказывать, что ваш муж налаживает сейчас какое-то производство.

— Да, механический станок для резьбы по дереву.

— Ну конечно же! Пироглиф. Дивное греческое название, что пришлось бы по вкусу сивилле: огненная метка. Он мне об этом писал. Увы, я сейчас не располагаю достаточными средствами, чтобы войти в долю. И что же, он всецело поглощен этим проектом?

— Да. И, как обычно, не знает никакого удержу. Не говоря уже о том, что совершенно забросил лечебницу.

— А вы как поживаете, миссис Аллен? Давненько мы с вами не виделись.

Элизе вспомнилось особое сдержанное обаяние Джона Тейлора, столь приличествовавшее человеку образованному, неженатому и не чуждому литературных занятий. При взгляде на него в голову приходили тщательно убранные комнаты с элегантной мебелью. Ей представилось, как в их безмолвной чистоте она только и слышала бы, что скрип пера да нетерпеливый тихий звук разрезаемых страниц.


Рекомендуем почитать
Последняя из слуцких князей

В детстве она была Софьей Олелькович, княжной Слуцкой и Копыльской, в замужестве — княгиней Радзивилл, теперь же она прославлена как святая праведная София, княгиня Слуцкая — одна из пятнадцати белорусских святых. Посвящена эта увлекательная историческая повесть всего лишь одному эпизоду из ее жизни — эпизоду небывалого в истории «сватовства», которым не только решалась судьба юной княжны, но и судьбы православия на белорусских землях. В центре повествования — невыдуманная история из жизни княжны Софии Слуцкой, когда она, подобно троянской Елене, едва не стала причиной гражданской войны, невольно поссорив два старейших магнатских рода Радзивиллов и Ходкевичей.(Из предисловия переводчика).


Мейстер Мартин-бочар и его подмастерья

Роман «Серапионовы братья» знаменитого немецкого писателя-романтика Э.Т.А. Гофмана (1776–1822) — цикл повествований, объединенный обрамляющей историей молодых литераторов — Серапионовых братьев. Невероятные события, вампиры, некроманты, загадочные красавицы оживают на страницах книги, которая вот уже более 70-и лет полностью не издавалась в русском переводе.У мейстера Мартина из цеха нюрнбергских бочаров выросла красавица дочь. Мастер решил, что она не будет ни женой рыцаря, ни дворянина, ни даже ремесленника из другого цеха — только искусный бочар, владеющий самым благородным ремеслом, достоин ее руки.


Варьельский узник

Мрачный замок Лувар расположен на севере далекого острова Систель. Конвой привозит в крепость приговоренного к казни молодого дворянина. За зверское убийство отца он должен принять долгую мучительную смерть: носить Зеленый браслет. Страшное "украшение", пропитанное ядом и приводящее к потере рассудка. Но таинственный узник молча сносит все пытки и унижения - и у хозяина замка возникают сомнения в его виновности.  Может ли Добро оставаться Добром, когда оно карает Зло таким иезуитским способом? Сочетание историзма, мастерски выписанной сюжетной интриги и глубоких философских вопросов - таков роман Мирей Марк, написанный писательницей в возрасте 17 лет.


Шкуро:  Под знаком волка

О одном из самых известных деятелей Белого движения, легендарном «степном волке», генерал-лейтенанте А. Г. Шкуро (1886–1947) рассказывает новый роман современного писателя В. Рынкевича.


Наезды

«На правом берегу Великой, выше замка Опочки, толпа охотников расположилась на отдых. Вечереющий день раскидывал шатром тени дубравы, и поляна благоухала недавно скошенным сеном, хотя это было уже в начале августа, – смутное положение дел нарушало тогда порядок всех работ сельских. Стреноженные кони, помахивая гривами и хвостами от удовольствия, паслись благоприобретенным сенцем, – но они были под седлами, и, кажется, не столько для предосторожности от запалу, как из боязни нападения со стороны Литвы…».


Возвращение в эмиграцию. Книга 1

Роман посвящен судьбе семьи царского генерала Дмитрия Вороновского, эмигрировавшего в 1920 году во Францию. После Второй мировой войны герои романа возвращаются в Советский Союз, где испытывают гонения как потомки эмигрантов первой волны.В первой книге романа действие происходит во Франции. Автор описывает некоторые исторические события, непосредственными участниками которых оказались герои книги. Прототипами для них послужили многие известные личности: Татьяна Яковлева, Мать Мария (в миру Елизавета Скобцова), Николай Бердяев и др.


Рассказы

Томас Хюрлиман (р. 1950), швейцарский прозаик и драматург. В трех исторических миниатюрах изображены известные личности.В первой, классик швейцарской литературы Готфрид Келлер показан в момент, когда он безуспешно пытается ускользнуть от торжеств по поводу его семидесятилетия.Во втором рассказе представляется возможность увидеть великого Гёте глазами человека, швейцарца, которому довелось однажды тащить на себе его багаж.Третья история, про Деревянный театр, — самая фантастическая и крепче двух других сшивающая прошлое с настоящим.


Два эссе

Предлагаемые тексты — первая русскоязычная публикация произведений Джона Берджера, знаменитого британского писателя, арт-критика, художника, драматурга и сценариста, известного и своими радикальными взглядами (так, в 1972 году, получив Букеровскую премию за роман «G.», он отдал половину денежного приза ультралевой организации «Черные пантеры»).


Взгляд сквозь одежду

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Устроение садов

«Устроение садов» (по-китайски «Юанье», буквально «Выплавка садов») — первый в китайской традиции трактат по садово-парковому искусству. Это удивительный текст с очень несчастливой судьбой. Он написан на закате династии Мин (в середине XVII века) мастером искусственных горок и «садоустроителем» Цзи Чэном.